Стенограмма обсуждения Проекта закона о психотерапии в ЮФО

В. В. Макаров:

— Итоги первого слушания, состоявшегося в Москве 19 октября 2012 года. Первый пункт. Психотерапия едина и развивается в семи моделях. Второй пункт. Нам важно еще раз доказать государству и обществу необходимость закона по психотерапии, сконцентрировавшись, с одной стороны, на потере, которую несет общество и государство, и приобретениях, которые они получат с развитием цивилизованной психотерапии, гарантированной будущим законом. Третий пункт. Психотерапия может рассматриваться в 3 ипостасях: лечение, профилактика и развитие (личности, группы, семьи, общества в целом). Четвертый пункт. В образовании по психотерапии важно перейти к выполнению Болонской конвенции. Пятый пункт. Каждый психотерапевт работает согласно своей компетенции и образованию, подтвержденным дипломами и сертификатами. Психотерапия — это врачебно-психологическая специальность. Шестой пункт. При разработке закона важно учитывать три социальных института, регулируемых психотерапией: государство, профессиональное сообщество и возможность развития саморегулирующихся организаций.

С.В. Бакалдин:

— Вопрос касается отнесения психотерапии к медицинской специальности.

В.В. Макаров:

— К медико-психологической специальности. Это традиция нашей страны. Разработчиком является Катков Александр Лазаревич. Согласно сложившейся традиции, в нашей стране у нас психотерапия все-таки врачебно-психологическая.

М.М. Решетников:

— Я попытаюсь немножко прояснить эту проблему. Надеюсь, что со временем психотерапия станет самостоятельной специальностью, а возможно — попадет в категорию свободных профессий, таких как поэт, скульптор, композитор или художник. Психотерапия — это искусство. В новейшей истории психотерапия появилась и развивалась как одно из направлений в медицине. Но это не совсем медицина. И то, что проект закона достаточно широко трактует ее как одно из направлений в медицине и одновременно как психологическую специальность, а большинство присутствующих здесь психологи, впервые легализует нас в рамках этой специальности, но надеяться, что мы сможем уйти от медицины, вряд ли реально — нам этого просто не позволят. Это уже пятый проект закона, который я вижу за последние двадцать лет, и ни один не был доведен до конца. Они доходили до Минздрава, и на этом все кончалось. Если этот закон пройдет — это будет большое счастье для всех нас, и для наших пациентов. Но сомнения есть. Потому что российский чиновник не дремлет, и у нас для введения законов требуется согласование, как минимум, сорока различных ведомств. И каждое ведомство добавляет свой пункт в исполнение этого закона — чтобы им не было скучно жить, чтобы обеспечить свою значимость и свою власть. Поэтому пока этот закон дойдет до Госдумы, он может качественно измениться. Пока он такой. Мне тоже что-то резануло ухо, но я подумал, что не буду копаться, иначе зарою. Например, слова «психологическое здоровье», «психическое здоровье».

В.В. Макаров:

— Это слово исключено. Просто здоровье. Ведь мы помогаем при нарушениях здоровья самой разной этиологии.

М.М. Решетников:

— Вот я и предлагал, чтобы уйти просто от этого термина. Второе, что мне резануло слух, это «болезнетворный». Я вообще считаю, что нет психических болезней, есть психические расстройства. Я предлагаю заменить «болезнетворных» на «психотравмирующих». Чтобы вообще слова «болезнь» здесь не было. На 10 странице, в первом пункте, пропущено: психопрофилактика, психологическая поддержка и психологическая реабилитация. А остальное не так уж важно. Если закон пойдет дальше, надо поддержать его до конца всем профессиональным сообществом. Потому что тогда мы войдем в какое-то легальное русло. Это раз. А во-вторых, здесь важно, что все методы, которые не будут легализованными, будут нелегальными методами психотерапии. Не знаю, всем ли известно имя такого доктора Коновалова. Он проводит на стадионах за несколько тысяч с каждого участника курсы терапии и омоложения для пожилых. Люди приносят ему последние деньги, а он их «оздоравливает» в течение 2-3 часов и отпускает назад. Это шарлатанство. Поэтому если этот закон пройдет, это будет прекрасно. В этом законе психолог участвует почти на равных с врачом. Большего мы сейчас точно не получим. Если этот закон пройдет, это будет огромная заслуга Виктора Викторовича. Так что важно не застревать на мелочах.

И.Л. Наприев:

— У меня есть вопрос по содержательной части. Определение психотерапии. Если брать мировое психотерапевтическое сообщество и его определение, — оно отличается достаточно сильно от того, что здесь представлено. Это связано с тем, что сюда хотели включить медицинскую специфику? Или есть какие-то другие причины?

В.В. Макаров:

— Авторское определение Александра Лазаревича Каткова в результате дискуссии возможно не останется в таком варианте, в каком оно предложено им. И вместе с тем можно сказать, что определение психотерапии будет самой большой дискуссией. Потому что нет единого определения психотерапии.

И.Л. Наприев:

— Мне коллеги процитировали определение психотерапии. «Психотерапия как поддержание и развитие благоприятного качества жизни». При котором человек чувствует себя хорошо, и удовлетворен жизнью, и хочет развиваться дальше. Там отсутствуют вещи, связанные с кризисными и чрезвычайными ситуациями.

М.М. Решетников:

— По поводу определений, существующих в мировой практике. Я хочу сказать, что их существует около десятка. Есть канадское определение. Кстати, в Канаде частная психиатрия запрещена, а частная психотерапия разрешена. Есть и американское, где есть и частная психиатрия, и частная психотерапия. Есть и у скандинавских стран свое определение. Есть канадская русскоязычная ассоциация, есть немецко-русская ассоциация. Таких определений полно. И поэтому когда говорят, что самая чистая вода в Европе, я говорю, что самая чистая вода находится в городе Вене. Самый высокий стандарт воды — это австрийский стандарт. Поэтому если мы его введем в России, то нам придется сразу же перекрыть все краны, и мы умрем от жажды. Это определение настолько шарообразное, что его, может быть, примут и «проглотят» наши коллеги в министерстве здравоохранения. Вот это, наверное, самое главное, что здесь есть. И нам сейчас надо бороться не за определение. Надо бороться за то, чтобы закон прошел. То, что касается оказания медико-психологической помощи пострадавшим от техногенных и экологических катастроф. На сегодняшний день самая мощная служба оказания такой помощи — это МЧС. В образовании и в здравоохранении (в Питере, например, почти всех психологов уволили из психиатрических отделений и их ставки между собой поделили психиатры) психологическая служба незначительна. В МЧС психологическая служба осталась. Важна роль самой Юлии Сергеевны Шойгу (очень деятельного, умного и хорошего специалиста), которая возглавляет психологическую службу.

А.Ш. Гусейнов:

— Мне кажется, что имеет смысл развести понятия «психологическое консультирование» и «психотерапия». Читаю: «возрастное психологическое консультирование», «психологическое консультирование», «психотерапия», «глубинная психология», — ни один из этих курсов не подходит под консультирование. Может быть, за исключением глубинной психологии, который я скомпилировал из того курса, который мне читали в Восточноевропейском институте психоанализа. Если мы говорим о качестве подготовки — здесь есть пункты, — то наверняка стоит прописать развернутый стандарт. И важно отказаться здесь от субъективного подхода. И еще важно, кто будет формулировать эти стандарты. Вот здесь статья десятая, система федеральных государственных стандартов является инструментом, но эти стандарты сейчас не прописаны. Эти люди сейчас заняты сведением в одно целое всего — и это в их компетенции. Если сейчас это не будет сделано, потом, возможно, будут серьезные проблемы.

М.М. Решетников:

— Александр, отвечаю на ваш первый вопрос. Слово «психолог-консультант» на моей памяти родилось в институте имени Бехтерева с единственной целью: дискредитировать психолога и не допустить его к слову «психотерапевт». У нас идет речь о том, что и психолог, и врач занимаются психотерапией. И мы расширяем этот бренд, которым раньше пользовался только врач; мы говорим: он теперь будет наш общий. Если мы опять уйдем в консультирование, врачи обрадуются, особенно кондовые врачи. Они скажут так: «Ты консультант. Я терапевт. Посиди, послушай. Проведи рисуночный тест и свободен. Проведи MMPI, можешь там дописать чего-нибудь, и можешь быть свободен». Вот этого допускать не надо. Что касается стандартов: стандарты постоянно меняются. Даже такая заскорузлая организация, как Международная психоаналитическая ассоциация, пошла на это, когда они почувствовали, что у них психоаналитики, постарели, а новых кадров практически нет. Им приходится уже заниматься не психоанализом, а психоаналитической психотерапией. Некоторым приходится возвращаться к своей старой профессии. И МПА приходится говорить о том, что надо понижать стандарты. Стандарты мы оставим на потом. Мы потом решим, какие стандарты нам в России наиболее выгодны. Какие стандарты смогут обеспечить динамическое развитие нашей профессии. Несмотря на то, что представителей нашей профессии около 40000 (тех, кто, так или иначе, занимается психологическим консультированием), нашего голоса никто не слышит. Слава Богу, что есть такие люди, как В.В.Макаров, который действует на стыке медицины и психологии. Многие думают, что профессора что-то решают. Мы ничего не решаем. Мы боремся. Мы пытаемся убедить.

С.В. Бакалдин:

— То, что вы говорите, вызывает у меня амбивалентные чувства. С одной стороны, меня радует, что психология сюда втягивается, с другой стороны, меня это пугает. Зная наши контролирующие инстанции, можно предположить, что если под закон о психотерапии попадут психологи, то возникает соблазн контролировать психологов. Сейчас многие психотерапевты, чтобы уйти от контроля медицинских служб, позиционируют себя как психологов.

М.М. Решетников:

— Обозначено, Виктор Викторович сказал: стандарты создаются саморегулирующимися организациями. Понимаете? При всем амбивалентном отношении к нашему государству, им был издан закон о саморегулирующихся организациях. Что это значит? Допустим, 100 психологических ассоциаций, в том числе 48 факультетов психологии (закон требует, чтобы саморегулирующиеся организации создавалась как минимум, с участием 100 субъектов) собрались и решили, что мы создаем саморегулирующуюся организацию в области психотерапии, и затем мы сами устанавливаем — кто определяет стандарты, кто контролирует, кто лицензирует и кто выдает сертификаты. Только мы. А государство в рамках нашей профессиональной компетенции не имеет права нас контролировать. Мы саморегулирующаяся организация. Это будущее, но вначале нужно пройти через то, что происходит сейчас. Это федеральный закон. Он уже есть. Даже в убогом законе от 1994 года написано, что допускается общественная аккредитация специалистов.

С.В. Бакалдин:

— По шестому пункту у меня есть предложение сделать дополнение. «Технология и техника профессиональной психотерапии, описание и структурирование действий психотерапевта с целью развития у определенного навыка коммуникации…» Я бы предложил продолжить: «в соответствии с определенной модальностью». Иначе существует опасность, что всех психотерапевтов будут тестировать по одной и той же структуре психотерапии.

А.Г. Голубев:

— Уважаемые коллеги. В продолжение темы психологического консультирования и психотерапии — два момента. Получается, что психотерапевтическими методами оказываются и методы психокоррекции. Есть это разделение или нет? Психиатры и психотерапевты получают психологическое образование и уходят из-под контроля. У меня есть ощущение, что психотерапевтические методы и методы психокоррекции должны отличаться друг от друга. И второй момент связан с определением того, что является агрессивной средой. В законопроекте очень часто это понятие употребляется. Психотерапия в условиях агрессивной среды. Мое впечатление, что термин агрессивная среда нужно расшифровать.

В.В. Макаров:

— Уважаемые коллеги. Ситуация, сложившаяся в нашей стране, привела к тому, что реально психотерапией занимаются психотерапевты, психологи-консультанты и практические психологи. Все они делают одно и то же. Есть некоторые отличия, которые декларируются, но в практике их не существует. Я, конечно, могу сейчас привести девять отличий психотерапии от психологического консультирования. Но это будут просто декларации. В практике никакого отличия нет. И поэтому эти понятия являются синонимами. Если бы была возможность, я бы оставил все три понятия. Потому что понятие «консультационная психология» и «практическая психология» — это более мягкие понятия с точки зрения наших граждан. Насчет определения агрессивной среды: да, мы дадим такое определение. Просто сейчас я не готов.

А.Г. Кошанская:

— Есть пункты 11,12, 13 — как это будет реализовано на практике? Вы сказали, что соберутся организации. Существуют разные психологические модели, каждый психолог должен отнести себя к какой-то определенной, пройти в ее рамках лицензирование и получить какой-то набор документов. Правильно ли я понимаю? И по каким критериям будет определяться квалификация? Или же каждая модальность будет создавать какие-то свои стандарты? Что мне как практикующему психологу нужно будет делать? Если у психолога интегративные модели, что тогда ему нужно делать?

В.В. Макаров:

— Я могу об этом рассказать. Это европейский опыт, согласно которому мы, естественно, будем двигаться. Допуск к профессиям передан профессиональным организациям, профессиональным общественным организациям. Каждая модальность имеет соответствующие комиссии и соответствующие стандарты. В австрийском законе, который считается одним из лучших, меня сильно беспокоит, что там есть возрастные ограничения. Мы хотим, чтобы профессиональные организации это определяли, причем организации всероссийского уровня. Понятно, что здесь в Краснодарском крае, в республике Адыгея, это можно будет легко сделать, здесь есть сильная организация. В других регионах возникнут вопросы. Хотя этого тоже можно не бояться. Потому что в медицине у нас есть такой нюанс, что врачи первую, вторую категорию могут получить только в Москве. Ну, это конечно сомнительно. Все из России должны ехать в Москву, чтобы получать категории — это не правильно. Но мы сможем распределить по всем регионам, у нас есть представительства во всех округах. Пока этим занимаются чиновники. Я понимаю, о чем говорит Анжелика. Чиновники просто слов таких не не знают и не понимают о чём мы говорим. Да у них есть и другая работа, кроме как вникать во все нюансы нашей специальности. И не нужно, чтобы они понимали такие слова. Правильно, когда этой регуляцией занимается профессиональное сообщество, потому что именно профессиональное сообщество заинтересованно в квалифицированных специалистах.

С.В. Бакалдин:

— Мне видится здесь ловушка.

В.В. Макаров:

— Какая?

С.В. Бакалдин:

— Возникнет борьба профессиональных сообществ за специалистов.

В.В. Макаров:

— Такая ситуация уже была. В ОППЛ в модальности психоанализа до возникновения Русского психоаналитического общества было на 400 человек больше. Когда сложилось Русское психоаналитическое общество они перешли туда. И между нашими профессиональными сообществами сложились партнёрские отношения.

С.В. Бакалдин.

— Это пока не возникла острая ситуация.

М.М. Решетников:

— О каком страхе говорит Сергей Бакалдин? Что одна организация может монополизировать весь рынок. Как она может его монополизировать, когда в саморегулирующуюся организацию ОППЛ может войти только в качестве одной из ста организаций? Будь в ней хоть пять тысяч членов, хоть пятьдесят тысяч членов. Она будет одной из ста. В законе «О саморегулирующихся организациях» в третьем пункте написано, что по одному направлению может быть только одна саморегулирующаяся организация. А вот в этой организации, когда она будет создана, по каждой модальности может быть только один экспертный совет. Так что бояться не надо. Пока мы об этом думали, еще до закона о саморегулирующихся организациях Минюстом был создан институт по аккредитации и сертификации психологов. Он на сегодняшний день единственный в России, находится в Петербурге, его возглавляет Сергей Алексеевич Маничев. Но Институт пока не работает, и скорее всего — не заработает, так как его статус противоречит закону о саморегулирующихся организациях. Но почему он появился? — Мы вступили в международные психологические организации. На последнем Президиуме Российского общества психологов мы обсуждали как раз эти проблемы. Во-первых, членство в международных сообществах предполагает высокие взносы. Денег не хватает на это. Во-вторых, от нас требовали, чтобы не публиковались работы, в которых описываются техники, не прошедшие лицензирование и не защищенные авторскими правами. То есть вы, например, тест Роршаха или MMPI, которые вам кто-то напечатал в хорошей типографии, использовать не имеете права. Там головной боли очень много. Но молодые психологи, которые переживут нас, еще увидят те дни, когда это дойдет и до нас, и все это еще будет внедряться. Но раз мы вступили в международное психологическое сообщество, мы должны жить по их правилам. И тут ничего не сделаешь. Вернусь к закону, и дай Бог, чтобы был такой закон. Расскажу то, что мной было предложено на Президиуме психологического общества. Первое: мы должны пройти через программу грэндперентинга по всем модальностям, но каждый затем должен будет решить, с какой модальностью он себя идентифицирует. Если нынешние специалисты проработали по 20 лет в гештальт-терапии или психоанализе, то конечно было бы неразумно заставлять их учиться этим методам, а затем лет в пятьдесят идти и просить о сертификации соответствующий сертификационный комитет, который будет состоять из специалистов, возможно, с пятилетним стажем в этой области терапии. Но следующее поколение, которое придет за нами, будет выполнять те критерии, которые мы с вами установим и скажем: а теперь, родные мои, учитесь, как это принято на Западе. У нас сейчас любой может провозгласить себя кем угодно. А на Западе — вначале — это обучение по одной из избранных модальностей и только на базе высшего образования, и как минимум, 4-7 лет. Если ты врач или психолог, тоже, как минимум, 4 года. И мы к этому придем. И тогда появится другой уровень профессионализации. Бояться этого не надо. Мы должны пройти этот путь, чтобы стать более цивилизованной страной, с более цивилизованной психотерапией.

А.В. Хайкин:

— В качестве одной из моделей психотерапии хочу рассмотреть процессуальную модель психотерапии. Что будет с ней? Это направление развивается и будет развиваться. И мне бы хотелось узнать, что будет с ней в свете предстоящих изменений?

В.В. Макаров:

— Этот метод признан и включен в модальности ОППЛ. Он работает под номером 39.

А.В. Хайкин:

— Сейчас методы процессуальной психотерапии расходятся по другим модальностям. И как мы сможем объединить ее в единое направление, когда там создано огромное количество авторских методов?

М.М. Решетников:

— Дорогие коллеги, я вас сейчас повеселю. Если двадцать лет назад было порядка 20 методов психотерапии, то теперь их порядка 70000 тысяч. Мы просто о них не знаем, они изобретаются каждый день. Поэтому давайте не будем об этом говорить. Будем говорить потом, когда будем определять модальности. А вот к тому, что говорила Анжелика, я еще раз вернусь. Кто первый раскусил, что такое саморегулирующиеся организации? Юристы. Если ты не стал членом коллегии юристов России, тебя ни в одну юридическую консультацию не примут работать. Или примут в качестве секретаря. Вот что будет происходить дальше. Окончил психологический факультет — ты психолог. А какой ты психолог? Неизвестно. Иди поучись, и тогда стань конкретным специалистом. Вот о чем идет речь.

В.В. Макаров:

— Я отвечу на выступление А.В. Хайкина. Возникает вопрос: где зарегистрированы эти методы? Нигде. И если их зарегистрировать, то возникнет такая тема. У нас есть, скажем, 10 методов, давайте объединим их. Вот тогда возникнет отдельное направление. У нас нет никаких возражений. Просто есть нормальный путь, который нужно пройти.

Е. Самышева:

— Первое: смешение эзотерических методов с психологией — это то, что меня беспокоит. Потому что если будет такая лазейка, туда сразу просочатся экстрасенсы, колдуны, гадалки и прочие… Этот момент беспокоит. Слишком много шарлатанов на ниве психологии развелось. Второе: что касается саморегулирующейся организации. Юристы это каким-то образом сумели сделать. Что делать нам? Если есть психолог, который дискредитировал себя и был исключен из одного из сообществ, что это будет для него означать? Сможет ли он дальше работать как психолог? И если не сможет, то кто будет следить за исполнением?

В.В. Макаров:

— Меня очень сильно заботит то, что происходит в трансперсонально-эзотерическом направление психологии. Я приехал на Съезд трансперсонального сообщества и сказал, что наша ближайшая задача понять, где в вашей области психотерапия, а где трансперсональное движение в рамках культуры. Сколько среди вас психотерапевтов? На Всемирном конгрессе в Москве на секции психотернапии было 12 человек. Вот примерно такой процент психотерапевтов и есть. На нашем следующем Комитете модальностей будет доклад лидеров трансперсональной модальности, где они будут разделять психотерапию и культурное движение. Теперь в отношении того, что человек будет ото всюду изгнан и будет все равно спокойно работать. Не будет спокойно работать. В развитых странах, да и у нас, если человек исключается, то его нет на сайте сообщества. И многие его клиенты задают один и тот же вопрос: а почему вас нет на сайте профессионального сообщества в списке специалистов? Если он будет давать рекламу, то возникнет такой же вопрос. На каком основании вы называетесь тем-то? Восемь лет назад за аналогичное поведение мы исключили из Лиги четыре человека. Сегодня эти люди не заметны в профессии. Надо понимать, что уже сегодня у нас достаточно возможностей влияния на коллег.

Е. Самышева:

— Отсюда вытекает еще один вопрос. Что делать тем, кто учился еще тогда, когда сертификатов даже как красивых бумажек еще не было?

В.В. Макаров:

— Отвечаю на ваш вопрос. Делать следующее. До того момента, когда еще не было сертификаций, мы все документы признаем, но когда сегодня начинают мухлевать с сертификатами — это непозволительно. Все документы, выданные в то время, мы признаем, потому что мы понимаем, что тогда другой возможности не было. Я первый начал выдавать дипломы, где было написано «три тысячи часов». Диплом был государственный. И эти документы мы признаем. Все документы мы признаем. Но до сегодняшнего дня. После сегодняшнего дня такого рода документы — это липа.

М.М. Решетников:

— Я добавлю к тому, что говорит Виктор Викторович. Когда мы обсуждали это на Президиуме Российского общества психологов, мы сразу обозначили, что нужно подтвердить все дипломы, выданные признанными международными и европейскими ассоциациями психотерапии, типа ЕАП, ЕКПП, ЕФП, МПА и др. Все эти специалисты должны быть автоматически сертифицированы в России. У нас сейчас каждая организация выписывает свои бумажки. И есть специалисты, которые не хотят вступать никуда, потому что в своем маленьком селе он — супервизор и лучший специалист во Вселенной. Но оставаясь в своем маленьком «селе», он останется вне закона. Вот один из случаев того, что бывает, если психотерапевт находится вне закона. Любой конфликт с пациентом может закончиться судебным разбирательством. Услуги адвокатов порой вытекают в астрономические суммы. Саморегулируемая организация — это там, где есть свои юристы, свои адвокаты, которые ведут защиту наших интересов. Наши пациенты могут напридумывать такого... Мне понравилось, когда я был в Германии у профессора Кехеля, что у него в центре на каждой сессии с пациентом работает видеокамера — за спиной пациента. Тут два момента: во-первых, каждый может посмотреть и сравнить свою работу или работу коллеги двадцать лет назад и теперь, и увидеть профессиональный рост. И во вторых, что бы ни говорил или придумывал пациент, все действия, происходящие в кабинете, были зафиксированы. Так что здесь мы приобретаем больше защиты, хоть теряем определенную свободу в саморекламе. Я могу написать, что я самый-самый в своей рекламе — какой-нибудь пациент клюнет. А если это будет сделано в рамках сообщества, то меня сразу спросят: а на каком основании вы себя так позиционируете? Это коснется и преподавания психологии. У нас здесь тоже не все хорошо. Я недавно выезжал в составе экспертной комиссии в один из государственных университетов. Там ректор — кандидат педагогических наук, единственный кандидат наук на весь университет. Думаете, все остальные доктора? Все остальные вообще без степени. А вот смогли. И даже лицензировались. Конечно, это никуда не годится.

С.А. Ольшанская:

— Вопрос по статье 19. «Контроль качества психотерапии». Каков критерий качества психотерапии?

М.М. Решетников

— Ни один психотерапевт, никогда, если он нормальный, не допустит никого к себе на сессию. Как мы ни противимся понятию «сфера психотерапевтических услуг», оценку качества нашей работы ставят наши пациенты. И мы хорошо знаем, что работает не реклама, а, прежде всего, «сарафанное радио». Большинство пациентов узнают о нас от других пациентов, которые им рассказали и сколько это стоит, и как это проводится и т.д. и т.п. Поэтому здесь, как говорится, главный ответ — это ответ рынка или запроса на психотерапевтические услуги. Поэтому когда говорят, какой метод лучше, я взял себе за правило: я ни об одном методе психотерапии не говорю плохо, но хвалю, естественно, свой. Меня спрашивают, как я отношусь к гештальту или НЛП. Я отвечаю, что не занимаюсь этими методами, я ничего не могу о них сказать. Идите к специалистам по этим методам, они вам скажут. Первое: мы должны обеспечивать на рынке психотерапевтических услуг высокую корпоративную этику по отношению друг к другу. Второе: как люди выбирают себе метод психотерапии? Сергей Бакалдин проучился у меня, и стал психоаналитическим терапевтом, Александр Гусейнов тоже — и тоже стал психоаналитическим психотерапевтом. И Лада Чепелева тоже. Мне приятно, что все они стали преподавателями университетов и кандидатами наук. А одна девушка проучилась у меня, и ушла в гештальт-терапию. Это ее выбор. Это происходит точно также, как, например, когда мы заходим в магазин и выбираем себе одежду разного стиля и цвета, который конкретному человеку больше нравится. Так и пациент заходит в «магазин» психотерапевтов. И ко мне, например, приходит человек и спрашивает: — Есть ли у вас гипноз? — Нет. У нас только психоанализ. — Понятно, тогда мне не к вам. Заходит другой: — Мне нужен психоанализ. — А почему психоанализ? — Мне слово нравится! Это его выбор. Мы должны эту свободу выбора обеспечить. Вот и все.

Заключительное слово М.М. Решетникова:

— Мне очень нравится, как у нас все это происходит. Мы пытаемся понять друг друга, пытаемся разобраться. Здесь нет никакой конфронтации. Самое главное, что есть понимание, что мы делаем какое-то общее дело. И я хочу сказать, что нужно поддержать В.В. Макарова в решении этого вопроса.

В.В. Макаров:

— У нас состоялось второе обсуждение. Очень важно, что в ходе второго обсуждения мы приблизились к тексту. По-видимому, после второго обсуждения мы изменим текст. И надеюсь, что у нас будет третье обсуждение — в феврале в Петербурге у нас будет Конгресс. Затем будет обсуждение на Общероссийском совете, затем на Комитете модальностей ОППЛ. Далее в Новосибирске на Конгрессе. Так же мы будем готовиться к тому, что будем подавать этот документ в Государственную думу. Мы постараемся сделать все, чтобы прохождение этого документа состоялось. И чтобы закон не налагал больших ограничений на нашу с вами деятельность. И чтобы мы получили новые возможности для развития нашей любимой специальности!