С.А. Собакин - Лекарь
Рубрика «Творчество психотерапевтов»
ЛЕКАРЬ
Сергей Анатольевич Собакин (Серёжа Собакевич),
культуролог, прозаик, публицист, поэт-песенник; член Совета молодых литераторов Союза писателей России, ЛИТО им. Шкулёва, ОППЛ,
г. Москва
Господь сказал: «Истинно говорю вам,
Если не обратитесь и не будете как дети,
Не войдёте в Царство Небесное».
(Матф.18:3)
Жил в нашем городе старенький доктор Архип Петрович Скрипка. Педиатр-хирург по специальности. Добрый, светлый человек. Но, как говорят, со своими странностями, некой чудаковатостью. То, бывало, ходит счастливый и радостный, над всеми подтрунивает по-дружески, шутки-прибаутки травит направо-налево, со всеми здоровается, подолгу беседует, а иной раз выйдет из дома — и словно чужой всем... Здороваешься с доктором, а он брови нахмурит, буркнет себе что-то под нос и быстрым неуверенным шагом пройдёт мимо. Поворачиваешься, а его и след простыл — исчез, словно призрак, в лабиринте закоулков. Часто у Архипа Петровича менялось настроение. Иногда и вовсе его не было видно и слышно, как будто испарился человек. Поговаривали, что в такие моменты доктор запирался у себя дома и что-то всё читал и читал, скрупулёзно изучая разные диковинные книги. Соседка снизу, баба Маша, в прошлом управдом, жуть как не любила Архипа Петровича и всё время возмущалась:
— Ну, невыносимо же так жить! Этот Скрипка каждый божий день всё скрипит и скрипит своим паркетом, прямо мне по голове, спасу от него нет, старый докторишка! Вот вы мне объясните, молодой человек, — обращалась старушка к одному из недавних новосёлов, — что этот прохиндей там делает? Круги наматывает туда-сюда, целыми днями тапочками шаркает, а, спрашивается, зачем? Скажите на милость!
— Может быть, Архип Петрович работает над диссертацией или каким-то новым лекарством? Говорят, у него там целая лаборатория…
— Да, ну, что вы, молодой человек. Совсем, видать, зелёный вы ещё, наивный юноша! Никакой он не учёный и уж тем более не изобретатель, а так — пьянь пьянью, тунеядец, одним словом! А по поводу его склянок могу сказать только одно: наверняка, этот проходимец просто сивуху гонит и сам же потребляет, вот и не выходит сутками из дому. А ещё поповством прикрывается, совсем из ума выжил, пень старый!
— Это кто вам такое рассказал? Или вы сами видели? Я думал, Архип Петрович порядочный человек, доктор, священник…
— Я вас умоляю... Какой доктор, какой, к чертям, священник?! Это же всё профанация и не более! Только чтобы глаза отвести, — с явным презрением продолжала баба Маша. — Да, и чего тут видеть-то? И так всё понятно. Из дому́ не выходит, а денег куры не клюют. Явно же чем-то приторговывает или наследство чьё-то пропивает. Вон у него и машина, и дача, и дома, словно музей! Интеллигенция вшивая! Знатный прохиндей!
Так оно и было. Те, кому доводилось бывать в гостях у Архипа Петровича, всегда оставались под большим впечатлением от своего посещения. Его дом, и вправду, напоминал музей, но не тот, который так завистливо описывала баба Маша. Никакой роскоши там не было и в помине, а всё со вкусом и чопорной сдержанностью. Половина пространства была отведена под домашнюю библиотеку. Здесь было всё и обо всём: различные энциклопедии, книги по искусству, философии, медицине, религии, спорту, истории. Но большую часть занимала духовная литература: жития святых, Библия, Новый Завет, Псалтирь, богослужебные книги и, конечно же, творения святых отцов. На стенах висели картины, в основном пейзажной тематики. В гостиной на комоде стоял потёртый патефон с громадной коллекцией пластинок. В углу пылился старый контрабас и несколько гитар. В восточной части дома находился кабинет. Там висели иконы Спасителя, Божьей Матери и святых угодников.
Архип Петрович был человеком весьма талантливым и разносторонним: с юности увлекался музыкой, спортом и искусством. В те дни, когда доктор приходил в хорошее расположение духа, он мог собрать застолье с друзьями и знакомыми, и часами напролёт рассказывать им увлекательные истории, виртуозно сменяя одну тему другой. И все с большим уважением слушали «мудрого не по годам старца». Отличный рассказчик, Архип Петрович сам мог выслушать, если надо, и утешить по-настоящему, по-отечески.
Но проходило время, солнечное лето сменялось осенью с её дождливыми вечерами и порывистым пронизывающим ветром, за ней приходила угрюмая и морозная зима, и доктор снова впадал в тоскливую задумчивость. В этот период даже близкие не могли понять его замкнутости и чрезмерной раздражительности. В доме царило полное непонимание и разлад. Остывал Архип Петрович и к маленькому внуку, не испытывая, казалось, больше былой «щенячьей» любви. Чувства доктора будто немели и блекли, а из интересов оставались только работа и исследовательская деятельность. Его жена жутко страдала от этого, и в порыве гнева начинала громко негодовать:
— Что ты опять уселся за свои проклятые книжки, и не хочешь ничего видеть, кроме этих иероглифов и заумных каракулей? Эти люди давно уже умерли и не представляют никакой ценности, как для человечества, так и для науки. Сколько можно тебе говорить?! Не копайся ты в чужом прошлом, а живи настоящим, будущим! Создай что-то стоящее!
— Во-первых, — парировал Архип Петрович, — эти люди не умерли хотя бы с точки зрения философии и религии, а, во-вторых, дорогая, чтобы что-то создать, нужно изучить прошлый опыт, всё тщательно проанализировать. Понимаешь?
— Вот опять ты за своё, зануда! Анализ, догадки, рассуждения! Вечные отговорки, только бы ничего не делать по дому и не заниматься ребёнком! ! Я уже молчу про наши с тобой отношения. Когда мы с тобой последний раз куда-либо выходили?! Не помнишь?!
— Как не помню, — отвечал Архип Петрович, — летом.
— Летом?! — истерично вскрикивала жена. — Ты в своём уме, милый?! Ну, знаешь, я думала, конечно, что ты бесчувственный болван, но не до такой же степени! ! !
Со слезами на глазах она демонстративно хлопала дверью и удалялась в другой конец квартиры, откуда ещё долго были слышны всхлипывания и стоны. Через несколько минут Архип Петрович выходил из своей комнаты и направлялся в сторону жалобных причитаний. Доктор долго успокаивал супругу, и на какое-то время в доме вновь наступали тишина и покой.
Что же беспокоило Архипа Петровича? Почему он погружался в такие долгие раздумья и, перечитывая научную литературу, без конца анализировал всё происходящее? А дело вот в чём…
Всё началось ещё в далёком детстве. Маленький Архипка рос в семье медиков. Его отец, Пётр Ильич Скрипка, был известным лором, а матушка, Нонна Марковна, — терапевтом в детской поликлинике. Архипушка, как ласково называла его мама, с пелёнок знал, что такое врачебный быт. Его отцу могли позвонить в любое время суток и вызвать на неотложную операцию. Нонна Марковна очень переживала, что Пётр Ильич так не бережёт себя, и всё время тревожилась за любимого мужа. Эта тревога впоследствии распространилась и на маленького Архипку. Особенно после того, как однажды Нонна Марковна наслушалась разных страшилок с похищением детей и прочей чепухи. В сознании матери вырисовывались целые сюжеты из трагических событий. Стоило Архипке задержаться в школе или на внеклассных занятиях дольше, чем на час, Нонна Марковна тут же начинала обзванивать всех знакомых и друзей, а иногда могла выйти и на поиски. Вот тут-то бедному Архипке и доставалось по полной программе. Все сверстники потом ещё очень долго втихаря посмеивались над ним и его «мамой-наседкой».
— Ну, ты даёшь, Архипыч. Ха-ха-ха! Как ты ещё не свихнулся от такой опеки?
— В смысле? — отвечал Архип. — Не понимаю, о чём ты…
— Чего тут непонятного-то? Ты посмотри, как о тебе пекутся твои родаки! Будто ты младенец в люльке, ха-ха-ха!
— Ничего и не в люльке, просто они любят меня сильно, вам не понять…
— Чего? Любят? Пфф... Ты для них просто как домашний питомец! Разве ты не видишь? Вот я сразу своих на место поставил. Нужно их дрессировать, усёк?
— Да, ладно, ребят, пойду я уже, а то мама, наверное, волнуется…
— Вот, что и следовало доказать. Давай, до скорого, маменькин сынок, ха-ха-ха!
Существовала и другая крайность. Родной дядя Архипки тоже был медиком и не каким-то там посредственным, а что ни на есть светилом медицины. Фёдор Ильич Скрипка — врач-инфекционист, старший брат Петра Ильича — был человеком начитанным и всё знал про здоровье. Оба брата в разные годы окончили один и тот же медицинский университет. И всё бы ничего, да только у Фёдора Ильича на долгие годы остался «синдром студента третьего курса». Так в простонародье называли повышенную мнительность учащихся медицинских вузов в период обучения на третьем курсе, когда студенты проходят описание всех известных болезней. И не то, чтобы Фёдор Ильич был какой-то особенный, нет! Будущий медик, как и все, страдал навязчивым переживанием, не обнаружит ли он у себя какое-нибудь опасное, смертельное заболевание. Со временем почти все избавлялись от этого «недуга», но только не Фёдор Ильич... Он по-прежнему подозревал у себя наличие разных заболеваний, и поэтому, уже став заслуженным врачом, продолжал тревожиться по любому, даже малозначимому поводу. Для него любой чих или сквозняк означали одно: «бей и беги!». Доктор никому не позволял открывать форточки в доме и машине, особенно если на улице было плюс тридцать. Казалось бы, парадокс... Но нет. Только не для Фёдора Ильича. Аргумент был железобетонным:
— Мы все потные, и если сейчас откроем форточку, то точно застудимся или, ещё хуже того, подхватим воспаление лёгких!
— Ну, пожалуйста, дядя Федя, — умолял маленький Архипка, — хотя бы маленькую щёлочку, а то ведь задохнёмся!
— Ничего, поте́рпите! — строгим голосом отвечал Фёдор Ильич. — Сейчас доедем до места, и будет вам свежий воздух, а то потом лечи вас, хлюпиков неблагодарных!
Так заканчивалась каждая поездка. Придя домой, первым делом Фёдор Ильич спешно закрывался в ванной, хватал кусок хозяйственного мыла и судорожно целых десять минут намывал руки до самых плеч. После этого, мягко говоря, странного ритуала он выходил из ванной комнаты, умышленно оставив незакрытым кран, и, торжественно шагая вдоль гостиной, минуя всех домашних, шёл прямиком на балкон, где с той же грациозностью забрасывал руки вверх. Фёдор Ильич долго любовался прекрасным видом и ждал, пока его конечности высохнут сами. Обращаясь к Архипке, он мог небрежно кинуть:
— Ну-ка, малой, быстро в ванную мыть руки, а то ещё не хватало дизентерию подхватить!
Ничего не понимая, Архипка делал так, как велят. Лишь годы спустя он поймёт, что означало это странное слово — «дизентерия», и в чём был смысл дядиного ритуала. Оказывается, таким образом Фёдор Ильич пытался уничтожить всех существующих микробов... В общем, было много всяких странностей, на которые Архипка не обращал внимания в силу возраста, но которые потом аукнулись во взрослой жизни.
Каждое лето к Архипке приезжали бабушка с дедушкой. Ещё не перешагнув через порог, статный дед Илья начинал громогласно над всеми подшучивать.
— Ну, что, дохлики? Все живы? — подтрунивая, заводил он. — Как там ваша медицина, ха-ха-ха, лечит или калечит? Ха-ха-ха!
— Да, ладно тебе, батя! — отвечал отец Архипки. — Заканчивай уже свои миниатюры и заходи скорее в дом, там Нонна пирогов напекла, язык проглотишь!
— А, раз так, тогда мы вовремя!
— Родные наши, вы всегда вовремя! — радостно восклицал Пётр Ильич.
Обнимая и целуя своих родителей, Пётр Ильич приглашал всех к столу. Здесь, словно во дворце у князей, была настолько богатая палитра угощений и яств, что любая хозяйка непременно упала бы в обморок, увидев такое количество проделанного труда. Мало того, всё это было так невообразимо вкусно, что дедовское «язык проглотишь!» было вовсе не фигурой речи, а само собой разумеющейся истиной. Нонна Марковна, как всегда, превзошла себя.
Обычно такие праздничные застолья проходили довольно мирно, правда, не без доли сарказма и «житейских» нравоучений, исходивших главным образом от деда Ильи. Это изрядно выматывало окружающих, поэтому все старались лишний раз не вступать в перепалку с престарелым «воякой». Но в тот день терпение подвело даже самых стойких.
— Ну, Нонночка, ай, да молодца! — восхищённо провозгласил дед Илья. — Повезло моему сынку-олуху с женой-то! Ха-ха-ха!
— Что ты такое говоришь? — скромно возразила бабушка Нина. — Петя у нас вон какой специалист стал. Настоящий врач. Все его уважают и любят, да, сынок?
— Врач, говоришь? — продолжил захмелевший дед Илья. — Врач что грач, толку никакого! Ох-хо-хо! Только и умеют, что болезни придумывать и на лекарствах зарабатывать!
— Быстро замолчи, гадкий мужик! — Баба Нина начала медленно соскальзывать со стула.
Дед Илья и Пётр Ильич не сразу поняли, в чём дело, но не растерялись и в последний момент успели подхватить упавшую в обморок бабушку.
— Ну, ты, дед, даёшь... — процедил сквозь зубы Пётр Ильич.
— А я-то чё сделал опять? — в недоумении произнёс дед Илья. — Я её предупреждал, что не надо ехать на машине в такую даль.
— Да, всё понятно, батя. Ты же знаешь, какая она впечатлительная и хрупкая натура... Зачем же так-то…
— Ты это, давай лясы не точи, а лучше выполняй свои прямые обязанности!
— Это какие же? — возмутился Пётр Ильич.
— Ну, ты и тугодум... Меня вот одно удивляет, как ты врачом-то стал? Говорю, мать давай в чувства приводи, а то не дай Бог она тут помрёт, как же я потом буду картошку сажать?!
— Эх, батя, батя... — в сердцах промолвил Пётр Ильич.
В целом это была стандартная житейская ситуация, довольно привычная для всех. Бабушка Нина с девичества была очень впечатлительной и пугливой. С возрастом всё только усугубилось. Бывало, приедет маленький Архипка к ней на лето, дня три всё нормально, а потом разыгрываются следующие сцены: то голова болит — «сейчас в обморок упаду!»; то в глазах темнеет — «звездочки вижу!»; а то и вовсе — «чувствую дыхание смерти!» Ляжет на диван, театрально бросит на лоб руку и скажет:
— Архипка, всё, кажись, помираю я…
— Бабуля, ты чего удумала? Куда тебе помирать-то? Ты вон ещё какая молодая, красивая... — говорил внук.
— Тихо, слышишь? — с ужасом в глазах восклицала бабушка.
— Где? Что? — в недоумении вопрошал ребёнок.
— Ну, как же... Вот послушай, Архипка, хруст такой глухой в животе, и булькает что-то... И сердце переворачивается! Ой, кажись, помираю!
После этих слов взъерошенный и испуганный Архипка бежал в коридор, где на маленькой полочке напротив входной двери стоял старый дисковый телефон. Мальчик судорожно пытался набрать цифры любого знакомого номера, но пальцы не слушались и вновь и вновь застревали в дырках барабана. Наконец, дозвонившись до всех и вся и оповестив всю округу, малыш собирал настоящий консилиум из знакомых: врачей, военных и друзей... И тут, как по мановению волшебной палочки, бабушка вскакивала с дивана и грациозной походкой лани, слегка подпрыгивая, подлетала к недоумевающей публике с вопросом:
— А что это вы тут все делаете?
— Как же, дорогая, мы все волнуемся за тебя, — говорил дед Илья.
— Да, бросьте вы! — продолжала баба Нина. — Пойдёмте-ка лучше за стол! Я там столько всего наготовила, м-м-м…
Вся делегация из прибывших поневоле гостей рассаживалась за столом в гостиной. И так было не раз и не два, когда бабушка Нина в один день могла и умереть, и воскреснуть. И всё это видел маленький Архипка... К слову сказать, дед Илья уже давно привык к провокационным выпадам супруги, но, несмотря на свой с виду суровый нрав, к чему его обязывала армейская выправка, он всё же переживал за любимую жену и каждый раз попадался на ту же удочку.
Человек он был жёсткий, как и подобает военному. Но за маской наглого и бесцеремонного мужлана скрывалась нежная, ранимая натура, которая ни при каких условиях не могла раскрыться в данных обстоятельствах. Так что всю жизнь деду Илье приходилось играть хамоватого тирана, а иначе и быть не могло. А то ведь засмеют, скажут, что подкаблучник, слабак! А ведь это такой удар по самолюбию и самооценке!
Невзирая на свою показную неотёсанность, дед Илья был достаточно набожным человеком. Он верил в Бога и старался хотя бы раз в году исповедоваться и причащаться. Но время на дворе стояло такое, что заниматься этим было опасно даже простому гражданскому, уже не говоря о военном, командире полка. Как-то было дело, дед Илья и маленького Архипку брал с собой в храм. Мальчику очень нравилось бывать в церкви. Там у него возникало чувство спокойствия и умиротворения. Малыш с душевным восторгом слушал церковные песнопения, а когда хор замолкал, то непременно говорил:
— Как будто домой вернулись!
— Да, так и есть, — отвечал дедушка. — Домой, к Небесному Отцу!
Дед Илья и Архипка долго бродили по храму, рассматривая фрески и резной иконостас, любовались росписью икон и внутренним убранством храма. Величие и красота православной эстетики настолько будоражили душу, что они с замиранием сердца ждали, когда снова смогут вернуться сюда. Никто из родных не догадывался о похождениях деда и внука. Наверное, даже к лучшему. Архипка не был крещён, а бабушка Нина и вовсе не одобряла сей порыв. Зная её капризный нрав, никто и не настаивал на этом.
Вот так и сформировался наш герой — Архип Петрович Скрипка. Теперь понятно, откуда у него дома столько духовной и медицинской литературы. Он был доброй души человек, который и мухи не обидит. Болезненная ранимость и сострадание ко всему живому с чувством невыполненного долга перед человечеством были для него и наградой, и мукой одновременно. Когда Архип Петрович видел, что кто-то страдает, он не мог просто пройти мимо. Всегда останавливался и с отрешённым, лишённым эмоций взглядом помогал нуждающемуся: была ли это бабушка, что споткнулась и упала на лёд, или мужчина, который попал в аварию на глазах у доктора, или потерявшая сознание девушка. Но вот прямые конфликты Архип Петрович старался обходить стороной, так как потом очень долго мучился угрызениями совести. Не мог он просто взять и оскорбить или обидеть человека, а уж тем более ударить. Ну, а, если другого выхода не было и всё-таки приходилось переступать через себя, доктор долго занимался поистине невыносимым нравственным самобичеванием.
Будущий род деятельности Архипа Петровича был предопределён с детства. Это было очевидно, если учитывать то обстоятельство, что он родился в семье медиков. Юноша всегда любил биологию и анатомию в школе, интересовался научными исследованиями в области химии, зачитывался медицинскими книжками, но всё же душа его просила общения с Богом. Недаром дед Илья привил маленькому Архипке любовь к Родине, культуре и Православию. А точнее сказать, к богослужению. Душа трепетала, а сердце наливалось детской радостью, когда уже юношей Архипу Петровичу удавалось посетить Божественную литургию. Без ведома родителей он решил креститься и никому об этом не сказал. Юный Архип стал читать богослужебные книги, творения святых отцов, Евангелие. Часто молился, постился, принимал участие в таинствах церкви. И в один момент к нему пришло осознание, что он может и должен служить Богу. Архип взял благословение у настоятеля храма и стал пономарить. Его не смущало, что всё это не приветствовалось властями. Когда юноша заходил в алтарь и надевал стихарь, для него переставало существовать всё, кроме Христа. Он уже не чувствовал той суеты, что мешала ему общаться с Богом. Юный Архип полностью погружался в молитву и процесс богослужения. Сперва он очень волновался, когда ему нужно было читать Псалтирь и каноны, не говоря уже о такой важной для богослужения книги, как Апостол. Архип даже умудрялся нервничать в момент чтения шестопсалмия, а если, не дай Бог, ещё и свеча в руке погаснет, то всё, пиши пропало. Караул. И как же бедный юноша изводил себя да мучился самоедством! Даже обращался к духовнику с этим вопросом:
— Отец Иоанн, ни бесы ли разом крутят меня?
— Ну, с чего ты это взял, Архип?
— Как с чего, отец Иоанн! Смотрите, какая ситуация. Готовлюсь я, значит, к службе: делаю закладки, прочитываю всё заранее, чтобы всё было как положено. И тут, как только я собираюсь идти в храм, начинают происходить странные вещи: то я не могу найти подрясник, то живот закрутит так, что ни до чего, то с родными поссорюсь прямо накануне. А, бывало, и такое, что выйду уже из дома, слава Богу, а всё вокруг не пускает меня до храма добраться…
— Как это?
— Да, сам уразуметь никак не могу... То, значит, встретится мне бабушка-старушка с авоськами, надо ведь помочь, как иначе? То пьяница в сугробе уснул, ну, я его и привожу в чувства. А вот недавно мальчонка заблудился, так мне его домой пришлось провожать…
— Так это с тобой Бог говорит через обстоятельства жизни, дорогой мой! Возрадуйся и не унывай, родной.
— Как же тут не унывать-то, батюшка. Я ж ведь на службу вечно опаздываю или вовсе не прихожу.
— А ты помнишь, мой хороший, как Господь нам заповедовал? Что суббота для человека, а не человек для субботы. Так что успокойся, Архипка, и не забивай себе голову лишними домыслами. А если начинают одолевать таковые, то молись Иисусовой молитвой. Не давай помыслу сочетаться с тобой и вводить тебя в заблуждение. Ступай с Богом, мой хороший.
— Спаси, Господи, отец Иоанн. Благословите!
Отец Иоанн делал крестообразное движение рукой. Архип же, в свою очередь, целовал десницу батюшки и со спокойной душой отправлялся домой. И на какое-то время чувство тревоги слегка притуплялось…
Проходил месяц за месяцем. Юный Архип укреплялся в вере и научался богослужебному уставу. Всё шло своим чередом, и юноша даже стал подумывать о поступлении в семинарию, чему был очень рад отец Иоанн. Однако это известие ничуть не вдохновляло его родных. Пётр Ильич и слышать не хотел про семинарию и прочую, как он выражался, религиозную мутотень, тем более что это грозило реальными проблемами. К тому времени Пётр Ильич заматерел, приобрёл статус и репутацию выдающегося специалиста и уже мало походил на того человека, которого не так давно Архип называл папой. Раньше их связывало душевное родство и даже больше. Архип Петрович с самого раннего детства души не чаял в своём отце. Они гуляли, играли в индейцев, гоняли в футбол, вместе строили замки из картона, загоняли туда пластмассовых рыцарей и устраивали грандиозные сражения. Зимой, как только выпадал первый снег, отец и сын до томной усталости катались на санках и играли в хоккей, а под вечер, когда сумерки плавно опускались на город, возвращались домой, где их ждал восхитительно вкусный обед или ужин, который с такой любовью готовила Нонна Марковна. После трапезы они ещё долго сидели втроём, пили чай, рассматривали старые фотографии и делились воспоминаниями. Одним словом, у Архипки было очень счастливое детство, по-настоящему радостное и беззаботное. Когда же настал момент выбора будущей профессии сына, Пётр Ильич был непоколебим. С каждой минутой напряжение нарастало, и однажды должен был случиться взрыв, который ознаменовал бы полный разлад в их отношениях.
— Значит так, сынок. Поступаешь в мединститут, заканчиваешь его, а потом делай всё, что душе угодно! Хочешь, иди на второе высшее, хочешь — в аспирантуру. В общем, выбор у тебя есть!
— Да какой же это выбор, отец? Это скорее ультиматум. Я хочу служить людям, Богу. Почему мне не поступить в семинарию?
— О-о-о... Ну, всё понятно с тобой... Что за детский лепет, я тебя спрашиваю?! Какая, к черту, семинария?! Похоже, что эти попы толстопузые в рясах, как у Арлекино, совсем тебя полудурком сделали? Отвечай!
— С чего ты взял-то, пап? Я сам так решил…
— Вот как решил, так и перерешаешь! Ты понял меня?! Я с кем разговариваю?! Смотри на меня! Ты всё понял?!
— Да!
— Не слышу?!
— Да, я сказал! !
— И не ори на отца! А то быстро из дома вылетишь! Ишь, что удумал, в попы податься. Лапшу людям на уши вешать. И в рясы рядиться. Не вздумай порочить имя семьи, а то потом дерьмо лопатой будем выгребать! А я этого делать не хочу, и мама твоя тоже не хочет, тем более по твоей детской глупости и наивности. Пора вырасти из коротких штанишек! Ты меня понял?!
— Да.
— Вот и славно. Можешь пойти свечку поставить.
Выбор был сделан. Точнее, определён. Архипу ничего не оставалось, как подчиниться воле отца. Но, как ни странно, он недолго печалился, поскольку решил для себя, что может служить людям и Богу, будучи врачом. Здесь было уместно изречение: «Бог лечит руками лекаря». Архип не знал, кто был автором сих слов, но они более чем устраивали его. Учился он прилежно, добросовестно выполняя все задания. У юноши не было ни одной задолженности по лабораторным работам, зачётам или экзаменам. Не сказать, чтобы учёба давалась ему легко, но вера в Бога укрепляла и придавала сил. И всё бы ничего, но на последнем курсе один старый друг позвонил Архипу и попросил о помощи. У его маленькой дочки были какие-то проблемы со здоровьем. Зная, что будущий медик учится на педиатрическом факультете, школьный товарищ и не раздумывал долго, а просто набрал домашний номер друга и объяснил всю ситуацию. Архип был в растерянности. Ведь он всего лишь студент, даже не интерн. Что он может сделать? Пока юноша раздумывал и искал варианты, ребёнок внезапно умер... Архип перестал посещать лекции и замкнулся в себе; то плакал, то сидел в ступоре, то снова рыдал, лёжа по полдня на диване. Немного позже начал «заедать» стресс, ел без разбора, и, в конце концов, располнел до неприличия. Набрал двадцать лишних килограммов и совсем не выходил на улицу. Родители заволновались, и Пётр Ильич, переступив через себя и пресловутые принципы, решил пойти в храм и рассказать обо всем отцу Иоанну.
Уже вдвоём они поспешили в дом Скрипки.
— Ну, что же ты делаешь с собой, дорогой? — говорил отец Иоанн, обращаясь к Архипу. — Зачем так изводишь себя? Всё в руках Божиих, ты ни в чём не виноват.
— Как же не виноват, батюшка? Ведь дети не должны умирать, это неправильно…
— Мы не можем всего знать. Может, этому ребёночку так будет лучше.
— Отец Иоанн, что вы такое говорите?! Что значит лучше?! Она — мертва! Вы понимаете это?!
— Я всё понимаю, родной мой. Но мы ведь не знаем, что бы с ней стало в будущем, если бы она осталась жива. Быть может, если бы она выросла, то стала бы заниматься непотребными, не богоугодными делами или, хуже того, сгубила бы кого-то вместе с собой, а так Господь забрал её чистою душой, безгрешной, подобно ангелу.
— Как вы жестоки, отец Иоанн... Как вы можете так иронизировать?! Ведь человека-то не стало, и его теперь не вернёшь…
— Да, не стало. Будем молиться за неё, и поминать на панихиде. Но что случилось, того не вернуть вспять... Нужно жить дальше, родненький мой.
— Как жить дальше? Отец Иоанн, объясните, я даже не успел ещё доктором стать, а тут такое…
— Вот именно. Господь посылает нам испытания. Ведь без воли Божией и волос с головы человека не упадёт, и творить ничего не сможем без Его участия. Так и ты, мой хороший, не успел стать доктором, а тут такое горе. Господь испытывает нас, понимаешь, не отвернёмся ли мы, не откажемся ли от своих намерений в такой ситуации.
— Как это, батюшка? — вытирая слёзы, поинтересовался Архип.
— А так вот. Подумай, сколько ты можешь жизней детских спасти? Сколько детишек ждёт твоей помощи? А Боженька поможет тебе и будет твоими руками врачевать бедных ребятишек.
— Да, вы правы, отец Иоанн. Я об этом и не думал…
— Вот и хорошо. Давай приходи в себя и возвращайся на учёбу. У тебя последний курс, нужно выложиться как никогда. Уже финишная прямая.
Закончив диалог, отец Иоанн достал из портфеля всё необходимое для таинства соборования. После священник исповедовал и причастил юношу. Спустя какое-то время, Архип медленно, но верно пошёл на поправку. Догнал всех сокурсников, сдал все зачёты и экзамены и впоследствии получил красный диплом.
Отработав в интернатуре положенное время, Архип Петрович стал отличным специалистом. Именно в тот период жизни он отстроил себе целую домашнюю лабораторию, в которой корпел днями и ночами, исследуя и изобретая новые лекарства от разных человеческих недугов. Не зная подробностей жизни Архипа Петровича, люди принялись выдумывать разные небылицы, строить козни и распускать слухи подобно тем, что травила баба Маша: дескать, он алкаш, а вовсе никакой не учёный и не доктор. А некоторые патологические вруны даже поговаривали, что врач держит у себя дома маленьких детей и ставит на них свои зловещие эксперименты. Одни сторонились доктора, другие — не понимали, третьи и вовсе думали, что Архип Петрович не от мира сего, а зная его бесконфликтность и доброту, которую они часто воспринимали как слабость, пытались манипулировать чувствами наивного учёного. Архип Петрович очень переживал из-за всего происходящего и, постоянно прокручивая в голове сцены из жизни, всё больше замыкался в себе. Семейные ссоры, неурядицы на работе и постоянное чувство тревоги едва ли способствовали развитию доктора, и он методично продолжал укорять себя за совершённые им «проступки», которые якобы имели двойственный характер. Обдумывая буквально всё в сослагательном наклонении («Если бы я был посмелее тогда…»; «Ох, если бы я был решительнее и настойчивее, тогда, может быть...»), молодой врач так терзал себя, что порой доходил почти до безумия. Архипу Петровичу казалось, что лучше было бы умереть, чем испытывать такое дикое напряжение. Благо его спасала работа и наука. Но, стоило доктору немного расслабиться и захандрить, как снова, с ещё большей силой, он впадал в безнадёжную трясину тоски и самоанализа. Правда, вскоре произошло событие, которое изменило не только судьбу Архипа Петровича, но коснулось и тысяч людей, и заставило молодого врача, наконец, пересмотреть свои взгляды на жизнь… и смерть…
Началась война в Афганистане. Для Архипа Петровича это было чем-то сродни откровению, реальной возможностью испытать себя на прочность. И, несмотря на то, что все считали его трусом и жутким перестраховщиком, молодой доктор вскоре оказался в госпитале, который находился в Килагайской долине недалеко от одноименного афганского города Пули-Хумри. Но и здесь его продолжали одолевать тягостные сомнения. Архип Петрович никак не мог решить, пользоваться ему оружием или нет, ведь это означало, что он должен будет убивать, а это не укладывалось в его голове. «Как можно лишить жизни человека? — с чувством полной безысходности думал врач. — Ведь это венец божественного творения...» Коллеги не разделяли его суждений и тщетно пытались переубедить доктора.
— Архип Петрович, вы что? Как на войне да без оружия? Это же немыслимо! Здесь либо ты душмана, либо душман тебя — другого не дано!
— Уважаемые коллеги, товарищи, — отвечал Архип Петрович, — во-первых, я думаю, что это негуманно и противоречит закону Божьему, а, во-вторых, я не для того учился восемь лет в медицинском университете, чтобы вместо спасения жизни заниматься человекоубийством!
— Да, что вы такое говорите?! — воскликнул недоумевающий фельдшер. — Вы хотите сказать, что если на вас нападут духи, то вы просто дадите им убить себя?
— Нет! — громко выкрикнул здоровяк по кличке Костоправ. — Он с чистой совестью переползёт на сторону противника, гнида! По нему же сразу всё видно, что он со страху родину продаст и нас всех с потрохами! Ему мать не мать и брат не брат, подонок малахольный!
— Так-так! А, ну-ка, разошлись по углам! — в приказном тоне произнёс майор, только что прибывший в госпиталь. — Вы что тут, решили самосуд устроить? Вам мало работы?! Вон раненых сколько!
— Да, я этого интеллигентишку поганого собственными руками придушу, без суда и следствия! — продолжил разъярённый Костоправ. — Таких надо к стенке ставить и расстреливать! Всё равно же сбежит, гадёныш, и сдаст нас всех! Иди-ка сюда, сучонок профессорский!
— Отставить! — гневно бросил майор. — Я не позволю здесь устраивать балаган! Ваша личная неприязнь меня меньше всего беспокоит! Здесь вам не гражданка! Вот вернётесь с войны, если доживёте, конечно, тогда и разбирайтесь там, сколько хотите, хоть на топорах рубитесь! Всё понятно?!
— Так точно, — буркнул Костоправ, злобно озираясь на Архипа Петровича.
«Ну, всё, — подумал доктор, — теперь я точно влип... Не успел записаться в армию, как сразу нажил себе врагов». С этими тяжёлыми мыслями Архип Петрович удалился в ординаторскую и ещё долго перемалывал в уме угрозы, высказанные в его адрес. Но вскоре тревога закончилась и сменилась небывалым чувством эмоционального и физического подъёма. Командование приняло решение не перемещать медчасть в самое пекло, а оставить в тылу для пущей безопасности. Это давало надежду, что враг с малой долей вероятности сможет подступиться к госпиталю.
Война продолжалась уже несколько месяцев. И вот в один из дней над госпиталем вдруг раздался свистящий звук, характерный для эрэсов, и оглушительный взрыв.
Несколько медсестёр и молоденький врач погибли на месте. Контуженный Архип Петрович, держась за голову, стряхнул осколки стекла и осмотрелся вокруг себя. В ушах стоял звон, а со лба сочилась струйка крови. Шатаясь из стороны в сторону, врач принялся медленно пробираться к аварийному выходу.
В коридоре — хаос. Из-за густого дыма почти ничего не видно. Началась давка. Люди толкали друг друга, истошно кричали и наступали на лежачих больных. В конце задымлённого помещения стал прорисовываться загадочный силуэт. Архип Петрович на миг подумал, что это божественное откровение, но быстро пришёл в себя и понял: перед ним стоит начальник госпиталя и пытается руководить эвакуацией. Ругаясь отборным матом на подчинённых и медперсонал, командир в пылу ярости обратил внимание на измученного доктора и закричал ему прямо в лицо:
— Чего глаза выпучил, как полоумный?! Быстро на выход! !
— А что случилось-то? — заторможенно спросил озадаченный Архип Петрович.
— Как что? У тебя совсем мозги отшибло?! Нас бомбят почём зря! Духи уже на подступах! Собирай свои склянки и уматывай отсюда подобру-поздорову!
— Позвольте, а как же раненые? Что с ними делать? Кто их будет эвакуировать?!
— Твою мать! Ты что, дыма наглотался?! Какие, к чертям, раненые?! Им уже никто не поможет, они не жильцы, даже Бог побоится соваться в это пекло! ! ! А-а-а! Тьфу! Что я тут время зря теряю! Развелось же психов!
С этими словами начальник госпиталя поспешно исчез в дверном проёме. Архип Петрович стоял в полном недоумении и растерянности. Сердце его громко и быстро колотилось. Казалось, оно вот-вот остановится или выпрыгнет из грудной клетки. Волны ужаса подкатывали к голове, а потом спускались вниз до самых пяток. Холодный пот и мурашки покрыли всё тело. Доктор посмотрел по сторонам и ужаснулся: по всему коридору лежали раненые солдаты — они стонали, корчились от боли и молили о помощи; вокруг — осколки стекла, гильзы, окровавленные бинты и оторванные руки-ноги.
У Архипа Петровича резко поднялось давление, отчего потемнело в глазах, ноги резко подкосились, и он рухнул на землю. Очнувшись через пару минут, доктор встал на колени и взмолился: «Господи, спаси и сохрани! Помилуй нас, грешных! Помоги выбраться из этого ада!»
Архип Петрович ещё несколько раз повторил молитвы, и снова окинул взглядом коридор. Всё было так же, как и пять минут назад. Недолго думая, врач собрался с духом и побежал к первому раненому на его пути. Не чувствуя боли и усталости, он принялся вытаскивать солдат из-под завалов: доктор выносил их из здания и складывал на землю в ста метрах от госпиталя. Попутно Архип Петрович затягивал жгуты и перевязывал раны. Время летело так быстро, словно это были кадры из фильма на ускоренной перемотке. Доктор как будто не слышал разрывающихся неподалёку снарядов, автоматных очередей и ужасного гула, издаваемого бронетехникой.
Когда врач в очередной раз забежал в полуразрушенный коридор и понял, что все раненые на улице, то собрался уже было уходить, как вдруг услышал стон, исходящий из смотровой. Архип Петрович заскочил в комнату и увидел, что на кафельном полу под куском бетонной плиты лежит Костоправ и, жутко корчась от боли, пытается высвободиться из ловушки. Ни минуты не раздумывая, худенький доктор с несвойственной ему ловкостью и сноровкой отодвинул плиту и ужаснулся. Обе ноги и левая рука Костоправа представляли собой кровавое месиво. Архип Петрович понимал, что конечности уже не спасти, но решил не говорить об этом Костоправу.
— Что? Пришёл поглазеть на немощного обидчика? — простонал Костоправ. — Давай, любуйся, святоша... Ты победил…
— Вам не стоит сейчас много говорить, — отозвался доктор и вколол обезболивающее в плечо раненого, — вы потеряли много крови. Поберегите силы, а я наложу жгуты.
— Какой ты, однако, благородный! — сказал Костоправ. — Неужто это твоя вера так тебя воспитала?!
— Нет, — ответил Архип Петрович, — воспитывали меня родители, а Бог давал им силы и возможности. А что касается веры, так здесь всё просто: если бы я не верил, то давно уже был бы на том свете…
— Ну, ты, дистрофик, даёшь! Кто бы мог подумать? Такой хилый и зашуганный, а самый стойкий оказался! Молоток!
Архип Петрович вколол Костоправу очередную дозу кетамина, взвалил его себе на спину и начал продвигаться к выходу.
И вот уже показался дневной свет, и лучики горячего афганского солнца оповестили о приближающейся надежде на спасение, как вдруг из-за угла, словно чёрт из табакерки, выпрыгнул душман. Тот окинул взглядом противника: перед ним стоял измождённый доктор в окровавленных одеждах, а на спине у него висела огромная человеческая туша. Что он мог подумать? Только то, что это лёгкая добыча. Поэтому моджахед даже не сомневался в исходе намечавшегося поединка.
Архип Петрович в это время раскручивал собственный калейдоскоп мыслей: «Как же так? Вот ведь не хотел я такой встречи... Что же теперь делать-то? Сдаться? Всё равно убьет... А самому убивать — ещё хуже... Хотя, что хуже, ещё неизвестно...»
Пока доктор рассуждал, как поступить, противник уже точно знал, что будет делать. Душман достал длинный нож, похожий на мачете, и стал плавно приближаться. Архип Петрович сделал несколько шагов назад и оступился. Внезапно послышался взрыв. Осколок от снаряда с треском пробил дверь, — и моджахед упал, как подкошенный.
— Ну, вот, одним меньше… — глухо съязвил Костоправ.
— Мы не можем его здесь оставить, — растерянно произнёс напуганный доктор, — здание скоро обрушится, и он погибнет под завалами.
— И поделом! Он уже канул в лету, — ухмыльнулся Костоправ. — Или ты ещё не наигрался в спасителя мира, святоша?
Архип Петрович ничего не ответил на очередную колкость. Он повернул душмана к себе лицом и нащупал пульс. Убедившись, что тот жив и рана несерьёзная, врач расстегнул полевую сумку, достал из аптечки спирт, обжёг лезвие ножа и за десять минут извлёк осколок из предплечья раненого. Далее доктор сделал перевязку, а затем по очереди вытащил на улицу и Костоправа, и моджахеда.
Ракетная атака уже стихла, и солнце разлилось по небу розовым закатом. Повсюду лежали растерзанные тела, а земля напоминала одну большую воронку. Пепел кружился на ветру, создавая причудливые фигуры, которые «танцевали» в воздухе, подобно вальсирующим ангелам.
Застывшая кровь и грязь на лице Архипа Петровича превратились в однотонную багровую корку. Молодой доктор стоял возле израненных солдат и покорно принимал благодарности и похвалу из уст командиров. Он многозначительно кивал, но не испытывал ровным счётом ничего: ни радости, ни грусти, и даже, казалось, не воспринимал сейчас ни единого слова.
Архипа Петровича наградили орденом, но ему это было не нужно. Тем более, что он по прибытии домой узнал, что его жена недавно погибла в автокатастрофе, но сын, слава Богу, остался жив. Доктор стойко, без эмоций воспринял эту утрату. Его душа по-прежнему болела и тянулась к Богу.
Прошло совсем немного времени, и афганская война окончательно стала историей. Архип Петрович всё так же самоотверженно работал в детской больнице и помогал своим маленьким пациентам. Вскоре он узнал, что не стало его духовника — отца Иоанна. Архип Петрович долго горевал и опять стал замыкаться в себе.
В очередной обеденный перерыв доктор прилёг на диван в ординаторской и, очень быстро провалившись в сон, увидел знакомый и такой родной облик батюшки. Отец Иоанн сидел в схиме на пеньке возле деревянного домика. В руках его были чётки, и он неустанно творил Иисусову молитву. Когда старый монах увидел приближающегося Архипа Петровича, то с улыбкой на лице произнёс:
— Архипка, хороший мой, как я рад тебя видеть!
— Здравствуйте, отец Иоанн, — промолвил доктор, — как вы поживаете?
— Как видишь, сынок. Слава Богу за всё!
— Я очень рад за вас, батюшка!
— А я за тебя, мой родной. И ты порадуйся!
— Простите меня грешного, не понимаю вас, отец Иоанн…
— Так что же тут непонятного? Пришло твоё время всецело послужить Господу! Ты только ничего не бойся, слышишь? Господь всё управит!
Очнувшись, Архип Петрович ещё долго не мог прийти в себя и всё обдумывал и обдумывал явившееся ему откровение. Немного погодя доктор встал, заварил себе чай и принялся ходить из угла в угол. Надо думать, что таким образом, в тревожной задумчивости, он прошёл не одну сотню метров. После чего врач с безумным видом выскочил из ординаторской и, сломя голову, помчался домой.
Через несколько часов терзаний доктор всё-таки решился и, уже нисколько не колеблясь, стал собирать походный рюкзак. Вскоре Архип Петрович вышел из дома и направился прямиком в монастырь, находившийся на окраине города, в еловом лесу. Пробираясь сквозь лесную чащу, доктор неустанно молился, взывал к Небесам, и, наконец, достиг цели: перед его взором величественно возвышалась обитель.
«Слава Богу! Я добрался до отчего дома, — подумал про себя Архип Петрович. — Спасибо Тебе, Господи!»
Отец Савва, игумен монастыря, выслушал рассказ врача и, ни минуты не сомневаясь, взял его в трудники, а через непродолжительное время сделал послушником. В дальнейшем Архип Петрович продал всё своё имущество: вырученные деньги раздал нищим, а часть пожертвовал на нужды обители. Осталась у доктора в собственности только небольшая квартирка, где он проводил свои исследования. Эту жилплощадь Архип Петрович переписал на своего единственного ребёнка. К слову сказать, сын его, Терентий Архипович, тоже стал известным врачом и спас не одну человеческую жизнь.
Через три года усердного послушания Архип Петрович, по воле Божьей, принял постриг с именем Иоанн и, активно участвуя в богослужениях, всё больше постигал истинный смысл жизни, который заключался в стяжании Духа Святого.
Находясь в монастыре, доктор врачевал братию, а с благословения игумена продолжал работать в детской больнице, частенько наведываясь к сыну в гости, где они вместе ставили эксперименты и занимались научной деятельностью. Ближе к семидесяти годам отец Иоанн стал задумываться о том, чтобы оставить науку и поселиться где-нибудь в отдалённом месте, дабы полностью посвятить себя Богу.
С этой просьбой он пришёл к игумену, на что тот сказал:
— Отец Иоанн, ты очень много сделал для монастыря и братии, а также для всех наших прихожан. — Отец Савва произнёс это с грустью в голосе, поскольку очень любил отца Иоанна. Игумену по-человечески было очень трудно отпустить полюбившегося монаха, но он продолжил: — Поэтому я не вижу смысла препятствовать твоему решению, а, наоборот, с большой радостью в душе благословляю тебя!
— Спаси Бог, отец Савва, — ответил отец Иоанн. — Слава Богу за всё!
— Слава Богу! Слава Богу... Постой, отец Иоанн! — радостно воскликнул игумен, понимая, как ему сделать так, чтобы они всё-таки имели возможность хоть и редко, но видеться. — Так ведь у нас же есть маленький скит в нескольких десятках километров от обители! Там вполне можно сосредоточиться на молитве. Вокруг ни души, сплошь и рядом озёра и бескрайние леса!
— Ни души, говорите? — неуверенно переспросил отец Иоанн. — Я слышал, что там живёт монах-отшельник…
— А-а-а, отец Герман, что ли? Так он немой и очень спокойный. В быту неприхотлив. Только и знай, что молится круглые сутки. Великий молитвенник! Говорят, что он и вне поста из еды хлеб да воду потребляет…
— Такое соседство мне по душе, отец Савва!
— Вот и замечательно! До чего же Господь велик! Не перестаю удивляться, как Он всё устраивает! За собственными немощами мы не в состоянии до конца разглядеть Божий промысел. Да, оно и к лучшему!
— Так и есть, отец Савва. Господь велик!
Путь был неблизкий. Отцу Иоанну предстояло преодолеть огромное расстояние. Шёл он сквозь чащу и болота. Приходилось монаху и через реку переправляться, и под открытым небом ночевать, и питаться тем, что Бог даст. Но он не отчаивался и через неделю тяжёлых испытаний всё же добрался до скита. На вершине холма, слегка покосившись от времени, возвышалась маленькая деревянная постройка, присыпанная землёй. На крыше рос мох, а вокруг — маленькие ели. Поднявшись на взгорье, отец Иоанн перевёл дыхание и посмотрел вниз. Его глазам открывался поистине завораживающий вид. Природа дышала всем своим существом, и казалось, что нет ничего прекраснее: смешанный лес и бездонные озёра, заросли малины и дикой смородины, запах хвои и аромат цветов — всё это вызывало чувство несомненного Божьего присутствия.
Отец Иоанн всё никак не мог надышаться этим упоительным запахом любви ко всему живому, и всё вдыхал и вдыхал воздух, до предела наполняя им свои лёгкие, и каждый раз испытывал чувство единения с Богом и природой. Когда же он всё-таки повернулся к скиту, то дверь внезапно заскрипела, и на пороге появился отец Герман.
Худощавый, но жилистый инок встал как вкопанный. Он не мог шевельнуться и тщетно пытался что-то произнести. Его челюсти судорожно тряслись, а губы приобретали замысловатые очертания. Наконец, сквозь мычание стали слышны еле понятные слова:
— Э-э-это т-ты?!
От волнения отца Иоанна прошиб холодный пот, и на какое-то время он сам лишился дара речи. Старый монах не мог поверить своим глазам. Перед ним стоял тот самый спасённый им душман из далёкого прошлого.
— Не может быть! Господи! — произнёс отец Иоанн. — Живой!
— Д-д-да, бр-бра-ат!
— Вот так дела! Я думал, ты погиб, там же всё было оцеплено нашими! — воскликнул отец Иоанн. — Как тебе удалось?.. Погоди... Родной мой... Так ведь ты же говоришь! .. Это чудо! Ты понимаешь?! Чудо Божье! ! !
После слов отца Иоанна оба монаха перекрестились и крепко обняли друг друга, словно были лучшими друзьями, которые не виделись целую вечность.
Впоследствии, когда речь отца Германа восстановилась окончательно благодаря врачеванию отца Иоанна, он поведал ему, как всё случилось на самом деле.
Очнувшись в военном госпитале, душман долго не мог понять, где он и что с ним приключилось. Последствиями контузии оказались немота и частичная потеря памяти. Врачебный консилиум подтвердил диагноз, и будущего отца Германа отправили на реабилитацию. Никто и не подозревал, что он моджахед. Как говорится, попал человек под раздачу… Незнание языка только способствовало этому. Все были уверены, что больного сильно контузило и теперь он стал инвалидом, который почти ничего не помнит, не может говорить и даже не слышит... После выписки из стационара того отправили в ближайший монастырь. Причин было несколько: во-первых, человек оказался фактически недееспособен, во-вторых, никто не мог подтвердить личность военного, включая его самого, поэтому найти какую-либо информацию о родственниках и месте проживания было невозможно. Так и стал безымянный солдат сначала трудником, затем послушником, а спустя время и насельником обители. Шли годы, отец Герман преуспевал в послушаниях, и вскоре идеально выучил незнакомый ему язык. Монах прекрасно понимал собеседников, но по-прежнему не мог изъясняться. Через какое-то время к нему стала возвращаться память, сначала фрагментарно, отрывками, а потом восстановилась полностью, и тут-то отец Герман понял, что натворил… Вспомнил в подробностях свою жизнь до контузии и после, в том числе и того щупленького юношу-врача, который спас его от неминуемой гибели. Отец Герман остро осознавал свою греховность и бесчеловечность. В письменном виде он обратился к отцу Савве с просьбой перебраться в скит. Получив благословение, монах поселился на вершине холма в стареньком ветхом домике. Затем обустроил келью, высадил огород и стал творить непрестанную Иисусову молитву.
Подробный рассказ отца Германа о его многострадальной жизни заставил отца Иоанна проникнуться ещё большим уважением и любовью к своему собеседнику. Вот так непримиримые некогда враги превратились в лучших друзей и братьев. Они стали вместе жить в маленькой келье и молиться. Вскоре вся округа прознала о существовании двух удивительных монахов, и народ хлынул к ним со всех концов света: кто за советом, кто за исцелением, а кто просто поклониться двум мудрым старцам.
«Говорю вам: любите врагов ваших,
благословляйте проклинающих вас,
благотворите ненавидящим вас и молитесь
за обижающих вас и гонящих вас,
да будете сынами Отца вашего Небесного».
(Матф. 5:43-45)
Сергей А. Собакин ©
