М.Е. Бурно. Комментарии к статье проф. В.В. Макарова

Комментарии к статье профессора В.В. Макарова

«К 20-летию Общероссийской профессиональной психотерапевтической лиги»

Бурно Марк Евгеньевич,

профессор, доктор медицинских наук

В своем Предисловии ко 2-ому изданию «Избранных лекций по психотерапии» В.В. Макарова (М.: Академический проект, 2000 г.) я, может быть, ещё несколько опьянённый вдохновением свободы в Российской психотерапии, писал следующее. «Конечно, такая светлая перемена в международном положении отечественной психотерапии была бы не возможна, если бы наша психотерапия существенно зависела от современной медицинской техники, фармакологии лаборатории (то есть от того, в чём мы так серьёзно отстали). Но психотерапия неразрывна с духовной культурой народа. Наша психотерапия исторически, генетически обусловлена, напоена сложным, душевным, духовным богатством России. Это богатство как-то сказывалось или, во всяком случае, чутко дремало в нашей психотерапии, как и вообще в нашей культуре, даже в самые суровые тоталитарные времена». «На Втором Всемирном Конгрессе по Психотерапии в Вене (4-8 июля 1999 г.) русский язык уже был одним из рабочих языков Конгресса. Правление Европейской ассоциации психотерапевтов (ЕАР) 3 июля 1999 г. в одном из залов роскошного, сказочно-синеглазого, здания Министерства Здравоохранения Австрии (я там присутствовал) избрало автора этой книги Вице-Президентом ЕАР». Лекция профессора В.В. Макарова на этом Конгрессе о многих наших душевно потерянных людях с поломанными в них советскими мифами и о том, как им теперь помогать, вызвала озабоченные вопросы западных коллег, профессиональную и человеческую благодарность лектору.

Да, всё было именно так в ту пору. Российские психотерапевты не чувствовали себя чужими, отсталыми в мировой психотерапии. Мы делали свои доклады на конгрессах в разных городах Европы, а западные психотерапевты непритворно интересовались самобытными особенностями русской психотерапии, страны Достоевского, Толстого, Чехова и приезжали со своими докладами к нам. Происходило осторожное врастание, вхождение (интеграция) нашей психотерапии в мировую психотерапию. Об этом довольно подробная летопись в наших «Профессиональной психотерапевтической газете» и в журнале «Психотерапия». Словом, российская психотерапевтическая самостоятельность-самобытность была Западом отмечена, чему я свидетель. Подчеркну, что особый интерес Европы был к нашей национальной психотерапевтической особенности, а не к занятиям западными психотерапевтическими методами. В этом я убеждён и благодаря нашему личному общению ещё в ту пору с Президентом Всемирного Совета по психотерапии (WCP), Президентом Европейской ассоциации психотерапевтов (EAP), профессором Альфредом Притцем.

В последние годы, как отметил и В.В. Макаров в своей нынешней статье «К 20-летию Общероссийской профессиональной психотерапевтической лиги», наши отношения с ЕАР приглушились по причине известного возникшего в мире международного напряжения. Однако Общероссийская профессиональная психотерапевтическая лига под «зонтом» ЕАР существует и развивается все эти 20 лет. И то, что вспоминал сейчас выше, — вспоминал, главным образом, ради того, чтобы немного осветить и западным светом нашу отечественную психотерапевтическую самостоятельность-самобытность.

Затрону теперь, по-моему, важный, связанный с отмеченной выше самостоятельностью-самобытностью, вопрос. Дело идёт о нашей Лиге, дружественно связанной теперь с созданной Саморегулируемой организацией (СРО) «Союз психотерапевтов и психологов» (Национальная Ассоциация развития психотерапевтической и психологической науки и практики).

В конце прошлого года, проработав преподавателем 47 лет на кафедре психотерапии и сексологии РМАНРО и одновременно, со дня основания Лиги, Председателем Комитета направлений и методов (модальностей) психотерапии в Лиге (на общественных началах), я вышел на пенсию по причине старости и серьёзного нездоровья. По мере сил продолжаю, будучи «домашним консультантом» помогать советами тем, кому они нужны. Так вот. Мне не раз говорили коллеги, не имеющие отношения к Лиге, но более или менее знакомые с её сотрудниками, примерно такое. «Что за странная у вас организация? Врачей маловато, всё больше психологи с неполным, не университетским образованием. Если это врачи-психотерапевты, то зачем им Лига? У них есть налаженная организация работы в бюджетных и платных учреждениях, государственные психотерапевтические кафедры, разные общества, конференции и т. д. Если это так называемая психотерапия психологов, то её организуют университетские психологические и другие государственные начальники, вот скоро будет об этом закон». Отвечал и сейчас ответил бы на эти вопросы таким собственным объяснением, пусть для многих недостаточным и неубедительным, но для меня важнейшим.

Традиционная психотерапия в России, в отличие от других научных, научно-практических специальностей, есть дело национально-личностное, поскольку это, как не раз уточнял, научное искусство помощи живой душой психотерапевта — другой душе, а через неё и всей плоти и крови этого человека. Так уж сложилось в нашей истории (почему — другой вопрос), что самобытной, неповторимой, непревзойдённой (это признано миром) является совершенно особенная, более реалистически, нежели религиозно, одухотворённая, глубокая нравственно-психологическая художественная проза (прежде всего Достоевский, Толстой, Чехов). Об этой прозе как удивительном небывалом богатстве, духовной силе России писали Горький, Эйнштейн, Ясперс, Хемингуэй. Когда наступил Золотой век русской культуры, миру воочию стало ясно, что Россия — особая, со своей необыкновенной духовной культурой, страна между Востоком и Западом, что она как Личность сама по себе, со своим особым народом. А значит, думается, и личностная (не техническая) российская психотерапия должна быть своей, одухотворённой, тоже особенной. И так оно и есть. Особенность этого явления русской прозы, если сказать двумя словами, — совестливая дефензивность (здоровое (а иногда болезненное) переживание, особенно людьми более сложной души, своей неполноценности, своей вины перед теми, кому хуже чем тебе; переживание, обусловленное, прежде всего, собственной совестливой тревожностью). Нравственная сила русской психологической прозы (созвучно обогащённая живописью передвижников, музыкой Чайковского, Рахманинова), если сдвинуть времена, обнаруживается и в литературоведении (Белинский, Добролюбов, Писарев, Михайловский, Овсянико-Куликовский), в отечественном искусствознании (Стасов, Асафьев), в нашей психиатрии (Корсаков, Сербский, Ганнушкин), в психологии (Выготский, Теплов, в наше время — Василюк). Это, в основном, не типичная идеалистически-психологическая проза в западном или восточном духе, а проза одухотворённо-материалистическая с религиозными включениями, как и русская философия той поры, русское естествознание, медицина того времени, то есть проза, созвучная, в основном, естественно-научному мироощущению русской науки Золотого века.

Эта российская дефензивная глубинная самоотверженная (и одновременно тревожная) одухотворённость рассыпана реалистическими и религиозными песчинками, больше меньше, и в нашем народе до сего времени, сгущаясь в старой русской интеллигенции, ещё сравнительно недавно отодвинутой в «прослойку» от народа, изрядно пострадавшей в советское время, но не исчезнувшей. Мягкой (не утончённой) российской дефензивности всегда было немало (и немало есть сейчас) и во многих наших простых людях. Не углубляясь в дифференциальную характерологию, отмечу, что эта дефензивность обнаруживает себя в совестливости, ранимости, скромности, доброте, жалостливости, сомнениях, тревожности, нерешительности, терпеливости, самоотверженном благородстве и, в то же время, в склонности к переживанию своей неполноценности, в некоторой неуверенности в своих силах, даже если всё это невольно гиперкомпенсируется внешне агрессивной шукшинской астенической напряжённостью-раздражительностью, побуждая порою к алкогольному смягчению души. Конечно, противостоят в немалом количестве дефензивам и натуры благородно сильные, активные, практичные, общественники. Или равнодушно-прагматичные, формальные, или вяловато-безликие. Или агрессивно-эгоистичные, жадные, безнравственные. Их немало. Это всё известные бердяевские «качели» Русской души с её полюсами — от самоотверженной благородной застенчивой «женственности» до «звериного» начала. При этом всегда помним, что сама душа народа, сгущённая в фольклоре, в творчестве народных писателей, всегда благородна, нравственна, справедлива. Но для нас, психотерапевтов, психологов (к чему я и уходил во все эти подробности) важно то, что к нам за помощью приходят, в основном, люди из первого, дефензивного, полюса с примыкающим к нему обширным кругом людей с мягкой (даже порою грубоватой), не утончённой, несложной, но тоже благородной дефензивностью. Кстати, известный отечественный психолог Теплов со своими сотрудниками опубликовал (1960) психологическое доказательство того, что дефензивные люди (называет их по-павловски «слабые») работают не хуже «сильных», а по-своему. Именно на этой личностной почве разыгрывается чаще всего душевная патология и субпатология — без острой психотики (невротическая, личностная, тревожно-депрессивная), особенно податливая психотерапии (вместе с лекарствами и без них). Но какой именно психотерапии?

Это, прежде всего, традиционная отечественная (в том числе, современная) одухотворённая естественно-научная психотерапия Корсакова, Яроцкого, Каннабиха, Консторума. Психотерапия, особенности которой, можно сказать, порождены душевными особенностями именно дефензивных российских пациентов.

Должен сделать важное уточнение. Россия — страна многих национальностей. Когда говорю о российских русских национальных особенностях, то имею в виду не только русских людей, но и россиян других национальностей, чувствующих себя, в основном, русскими (близкими к русским людям свойствами души, созвучием души с русской литературой, живописью и т.д.). К другим, дефензивным нерусским россиянам (в России их меньше) то, о чём здесь пишу, меньше относится. У них свои особенности души, даже нередко свои особенности неврозов, депрессий, своя культура (в том числе, родная им история своего народа), и у некоторых из них есть особое тяготение, в случае психотерапии, к психотерапевту своей национальности. Я понял это на многих наших выездных циклах преподавания по всей стране. Но у меня есть многолетний опыт работы, прежде всего, с российскими русскими пациентами, поскольку жил и живу, в основном, в Москве. Необходимо, по-моему, тщательно изучать особенности психотерапии и в отношении других народов России.

Так вот, психотерапия для дефензивных россиян русского склада души, по моему убеждению, успешна, в основном, тогда, когда согласуется с (отмеченными выше) национальными личностными особенностями большинства этих пациентов, особенностями, которые по-своему «прорисовывают» и клинику (навязчивости, тревожные состояния, депрессивные расстройства). Типично психологическая психотерапия в западном духе в российской психотерапевтической жизни (помощь в «решении проблем», исходя из психологических концепций) здесь мало действует. Здесь, по моему опыту, помогает профессиональная помощь средствами души, исходя из конкретных личностных особенностей и расстройств. Конечно, сосредоточиваюсь здесь, в основном, на болезненных личностных особенностях и душевных расстройствах, оставляя в стороне психотерапию здоровых. Но ведь и психологу-практику приходится, особенно в наше время, помогать не только здоровым. Да и трудно различить, особенно психологу (всегда и особенно во времена душевной напряжённости в стране) патологию и непатологические (житейские) конфликты, расстройства настроения. Множество (более чем за полвека) бесед с пациентами, которых лечил или только консультировал с другими врачами, рассказы пациентов, здоровых людей о прежней психотерапевтической помощи — убедили меня в том, что здесь, в основном, психотерапевты (чаще психологи, нежели врачи) пытаются помогать людям лишь «решать проблемы» или сами решают за них эти проблемы. Делают это, прежде всего, исходя из какой-либо психодинамической концепции или из собственного опыта жизни. Но для большинства российских русских дефензивных пациентов этого слишком мало. А то и мало понятно. Тут одна «решённая» мучительная проблема тянет за собой другую, не менее мучительную, и так до бесконечности. Пациенты, здоровые люди с досадой рассказывали, как безответно просили психотерапевтов, психологов поговорить с ними о своих характерах, характерах их обидчиков, о замучивших тревожных сомнениях, об онемении души, в котором нет чувства к любимому ребёнку (что это?), просили пояснить, почему хорошо успокаивает прижавшаяся к груди кошка, и т.д. У российских русских дефензивных людей проблемы, в основном, неразрывно, нерасчленимо связаны с особенностями души, целостного, живого характера, с живой жизнью вокруг. Не существуют как бы отдельно, отставлено, от личностной почвы, от душевного устройства, клинического состояния, в которое психолог, работающий типично психологически, обычно не знает, как входить, погружаться, и не погружается, поскольку это «психиатрия» или «просто жизнь». Психолог, как это нередко кажется пациентам, «не знает душу» (поясню: в её реалистически-полнокровном, личностно-характерологическом понимании-чувствовании). Но это ведь так должно и быть. Психолог будет по-своему прав, если скажет о душевном сочувствии пациенту, о характерах, об успокаивающей кошке, что это не наука, не теория, а «устаревшая» «донаучная» психотерапия, «жизнь» или «поэзия». Прав потому, что традиционная российская клиническая психотерапия не наука (в узко-теоретическом понимании), а научное искусство. Как и мировой клиницизм. Мы не найдём даже у знаменитых психологов подробные живые, полнокровные описания разнообразных человеческих характеров, — таких, как описания, сделанные Э. Кречмером, Ганнушкиным. Скажут: а «Классификация личностей» Лазурского (1922)? Но Лазурский исключение. Он психолог из врачей, психолог, не удовлетворённый лабораторным экспериментом, стремящийся к непосредственному наблюдению над человеком, к естественному изучению души человека в целом.

Может быть, поэтому многие психологи, работающие сегодня в психотерапии, просят поучить их психиатрии (и личностной почве, в том числе). Они понимают-чувствуют, что не просто надо, в порядке психокоррекции, «учить правильно жить», как, бывает, рассказывают о психологах пациенты. Им хочется, чтобы психолог научил жить по-своему. Добавим, что для этого и надо знать-чувствовать душевные особенности, национальные особенности, предрасполагающие к доброму общению с людьми и добрым делам.

Почему практический психолог или врач с психологическим складом ума следуют мимо полнокровия личностной почвы, клиники?

Типичный, классический, психолог (или врач с психологическим складом ума) обычно, сообразно своему душевному устройству, чувствует-понимает дух философски-идеалистически — как изначальную реальность. Он познаёт эту реальность по-своему. Она даёт ему знать о себе символами, концепциями, особыми состояниями духа, которые человек также переживает, как проявления изначального духовно-космического, божественного и т.д. Всё это по-своему изучается человеком идеалистически-психологического склада души и является сокровенным идеалистическим богатством в математике, психотерапии и религии. Если человек такого клада становится не теоретиком, а практическим психологом, то, оставаясь типичным психологом, реализует изначальные психологические концепции (предложенные другими психологами или свою собственную) в конкретные психологические техники (психоаналитические, экзистенциальные, интегративные и т.д.). Техника есть техника: она не обнимает душевно-размышляюще живую страдающую личность в целом, она работает с теми или иными психологическими изолированными элементами, как бы составляющими душевное состояние. А типичным российским русским дефензивным пациентам (повторю: их множество в нашей практике) необходимо в процессе психотерапии, прежде всего, душевно, духовно согреться в созвучии с психотерапевтом, почувствовать себя собою со своим, «родным», врачевателем. И тогда уже, на этой тёплой почве, проще справиться, тоже естественно-научными, научно-художественными (не сугубо научно-психологическими) способами (или справиться концептуально-психологическими приёмами, но жизненно, естественно-научно преломлёнными), — справиться с тревогами, страхами, навязчивостями, ипохондриями, бессонницей, конфликтами, депрессивными расстройствами. Это и есть наша национальная, традиционная российская психотерапия. Не концептуальная, не религиозная, а с дифференциальной диагностикой, системой показаний и противопоказаний, с человечным взаимопониманием, искренним сочувствием. Психотерапия осторожная, с невидимой дистанцией (без которой невозможно лечение), но и без красивой, холодновато-подчёркнутой, фрейдовской, нейтральности в отношениях с пациентом. С западными пациентами по причине их западных, более интеллектуально-прагматических, нежели размышляюще-душевных особенностей души — всё должно быть в большинстве случаев иначе. В духе прагматической (то есть концептуально-практической), типично психологической психотерапии: от изначально психологических концепций — к техникам. Как и с нашими пациентами, похожими складом души на западных. Техники, впрочем, могут быть и невидимыми, без откровенной символики в них, а в виде красивой психологической отрешённости от неполноты душевного чувства, неполноты естественности, хотя при этом порою и с блеском острой пряной чувственности и даже с императивной жёсткостью. Сравним с ощущением от чтения прозы Фолкнера. Кстати, множеству наших душевно незрелых, внушаемых, «клиентов» и пациентов мы часто, во всяком случае, симптоматически, помогаем любым психотерапевтическим подходом — по причине их отзывчивой внушаемости.

Давно уже стоило попросить читателя не сердиться за обильное многословие в комментариях к статье. Пытаюсь оправдываться тем, что без моего «преподавательского» разжевывания с повторениями и уточнениями не смогу выразить свою убеждённость в насущной необходимости существования Лиги (вместе с братским Союзом психотерапевтов и психологов), даже при сравнительно большом количестве у нас психологов с «неполным» высшим психологическим образованием (ниже специалитета и магистратуры).

Нет плохих и хороших характеров, плохих и хороших расстройств, нет плохих и хороших психотерапий (если они существенно помогают людям). Просто люди разные природой своей и для каждого — своя психотерапевтическая помощь, сообразная его особенностям.

И художественная проза, и конкретные психотерапевтические методы не возникают просто из души писателя или психотерапевта-первооткрывателя, а создаются, в серьёзной мере, народом, читателями страны (с соответствующими душевными особенностями), стремящимися (обычно малоосознанно) читать произведения такого рода, и пациентами, которые (тоже обычно малоосознанно), в данное время, в данном месте, тянутся к тем психотерапевтическим методам, которые (как им кажется) смогут им помочь. Впрочем, и сама художественная литература в некоторых своих произведениях может быть глубокой психотерапией, как множество раз сообщали мне пациенты. И этой жизненной клинической классической (идущей ещё в основах своих из древности — от Гиппократа) психотерапией (во всяком случае, «работающими» элементами её) способны заниматься и психологи (даже с «неполным» (не университетским) высшим образованием, если она им по душе. Конечно, при постоянном обучении глубинам, подробностям психотерапии, основам психиатрии, медицины вообще, дабы не теряться в случаях сложных ипохондрических, невротических, личностных расстройств. Понимал эту способность психологов с душой врачевателя в широком смысле всё яснее, приближаясь к старости.

Типичная особенность Западной души — это здоровая интеллектуальная благородно-прагматическая, с неукротимым призывом к делу, без тревожных сомнений и чувства вины, но с обострённой чувствительностью к справедливости, — «твёрдая» идеалистичность-аутистичность или западная интеллектуальная экзистенциальность. В прозе — например, Фолкнер, Вулф, Музиль, Фриш, Льюис, Камю, Сартр, Хемигуэй, Брэдбери). Западной душе обычно отвечает типичная западная концептуальная (психодинамическая, экзистенциально-гуманистическая и когнитивно-поведенческая) психотерапия. В ней порою реалистическое переплетается с символическим, религиозным и романтически-утопическим, мистическим. Термином «типичный» подчёркиваю то, что это встречается (характерно) в своей глубинной отчётливости, «законченности», чаще всего здесь и редко у других народов. Ещё одно уточнение. Термин «аутистический» (см. выше) применяю здесь в классически широком научном блейлеровском понимании, охватывающем и здоровую особенность душевного склада (Блейлер Е. Аутистическое мышление: Пер. с нем. — Одесса, 1927). Термин этот, равноценный термину «идеалистический», но с характерологическим подтекстом, следует отличать от терминов «аутизм», «аутичный», всегда выражающих патологию.

Типичная особенность Восточной души — здоровая, религиозно-чувственная, напряжённая, порою экзистенциально-восточная, идеалистичность-аутистичность. В прозе — например, Тагор, Абэ, Кавабата, Оэ. Восточной душе отвечает типичная восточная психотерапия —буддийская, дзэн-буддийская (например, Морита-терапия). Типичная особенность Российского русского склада души — здоровая размышляющая дефензивность, светлая мечта-надежда сквозь грусть, страдания, тяжёлые сомнения, раздумья о судьбе Человечества без аутистической системы, концепций. В прозе — например, Достоевский, Толстой, Чехов, Платонов, Шукшин, Казаков, Распутин. Русской душе отвечает типичная российская русская традиционная психотерапия (в т.ч. в своих профилактических формах) — в целом одухотворённо-реалистическая, классически клиническая, размышляющая, вдохновляющая, светло ободряющая, сердечная (может быть, с православными включениями). Или это разнообразная психотерапия, но с выраженными традиционными наслоениями (например, русский психоанализ, русская когнитивно-поведенческая психотерапия и т.д). Понятно, что здесь мог в самом общем виде затронуть лишь современные развитые (по моему убеждению) психотерапевтические походы. Но этого достаточно, чтобы пояснить следующее. Подобно тому, как пациенту психотерапевтически помогает чтение личностно созвучного ему писателя, подобно этому ему существенно помогает личностно созвучная (не техническая) психотерапия. И ещё. Западная современная личностная психотерапия вышла из идеалистически-аутистического символического психоанализа Фрейда и одухотворённого психотерапевтического экзистенциализма Роджерса, а традиционная отечественная современная личностная психотерапия — из великой русской литературы, живописи передвижников, клиницизма Гиппократа, Мудрова, Корсакова, Яроцкого, Каннабиха, Консторума.

Не раз отмечал, что классическая клиническая психотерапия вбирает в себя практически все известные методы, приёмы (психотерапевтические модальности, «механизмы»), но преломляя их по-своему: естественно-научно, реалистически (материалистически) одухотворённо. Происходит это не только согласовыванием характера психотерапевтического воздействия с личностной почвой и выросшими на ней цветами-расстройствами, не только дифференциально-диагностическим анализом всего происходящего. Происходит и с классически-клиническим рассматриванием клиники, т.е. рассматриванием душевных расстройств (симптомов, синдромов и т.д.) как образований, несущих в себе стихийные попытки природной самозащиты, которую психотерапевт должен, по возможности, улучшить. Так, уже стихийно возникшее гипнотическое состояние (например, транс в неприятной обстановке) рассматривается как стихийная защитно-приспособительная попытка организма смягчить душевное напряжение (вытеснением, деперсонализацией и т.д. с буквальным выходом в кровь известных природных лекарств). Психотерапевт сам своим благотворным дружеским «нападением» на душу пациента вызывает это гипнотическое состояние, осторожно одухотворённо наполняя его лечебным содержанием, отвечающим душевным переживаниям пациента, его душевным травмам и т.д.

Так возможно естественно-научно, клинически (без психодинамики) увидеть-разобрать работу практически всех психотерапевтических модальностей. Посему клиническая классическая психотерапия и есть не метод, а направление (много методов, объединённых единым стержнем-подходом).

Итак, психиатр-психотерапевт, многолетний председатель Комитета модальностей в Лиге до сравнительно недавнего времени, я убеждён в том, что многие наши психотерапевты и психологи в Лиге, независимо от своего основного образования и метода психотерапии, в котором работают, способны к нашей национальной психотерапии, о которой писал выше. Способны к искреннему, типично российскому личностному профессиональному сочувственному вниманию к пациентам и здоровым людям с душевными трудностями. Способны в тёплом психотерапевтическом контакте, по-российски, без отвлечённых психологических построений, жизненно изучать особенности характера, душевного расстройства тех, кому помогают, дабы отправляться от этого к своим российским и другим психотерапевтическим приёмам, более или менее окрашенным российской традицией. Эти способности понемногу развивались, совершенствовались в коллегах в течение 20 лет на моих глазах. Дабы быть ещё точнее в ответственных выражениях, многие психотерапевты, с которыми за долгие годы пришлось познакомиться в Лиге, в Комитете модальностей, в Центре терапии творческим самовыражением в структуре Лиги, несут в своей психотерапевтической душе-работе ощутимые благотворные начала национальной традиционной психотерапии или её характерную окраску на иных, своих, методах. А в российской Полимодальной психотерапии, по-моему, особенно заметно проглядывает отечественная психотерапевтическая традиция в современном интегративном звучании. Здесь по-своему, в российско-русском духе, преломлены Запад и Восток — при том, что отечественная Полимодальная психотерапия не становится ни западной, ни восточной, оставаясь широко, всеохватывающе полимодальной и в отношении методов и в отношении концепций (в том числе, классически-клинической концепции).

В течение 20-и лет Лига совершенствуется как национальная профессиональная организация, и её самобытность, сопряжённость с нуждами, желаниями российских русских пациентов (их большинство среди российских пациентов вообще), в основном, повторяю, мало похожих на западных и восточных и нередко воспринимающих западные и восточные психотерапевтические методы как не созвучные им. Подчёркиваю это потому, что отмеченный национальный личностный подход в отечественной современной психотерапии не так часто встречается. Для меня это есть важнейшее в многогранном красивом психотерапевтическом здании Лиги. Важнейшее, хотя это лишь одна грань Здания.

При ощущаемой душевной напряжённости в стране (по причине внешних и внутренних трудностей) именно такая родная душе, психотерапия (а не заграничная по своему происхождению) становится особенно действующей. Это психотерапевтическая, психологическая помощь — психологическая в широком понимании, не отвлечённом, а в естественно-научной неразрывности с родной Культурой и Природой.

Построить настоящее Здание Лиги возможно было, по-моему, лишь при следующих условиях:

1. Высокий профессионализм, демократичность, недюжинные организаторские способности Руководителя лиги профессора В.В. Макарова.
2. Направляющее Лигу стремление самого Руководителя и многих членов Лиги к российской самобытности — в психотерапевтических методах. К возвращению к российской традиции, преломлённой в духе современной интегративности. Неоднократные разъяснения Руководителя Лиги (в том числе, в его работах) о том, что получающие психотерапевтическую помощь люди у нас и в других странах существенно различаются своими особенностями души и поведения — и это необходимо учитывать. Не часто встречающиеся в нашей современной психотерапии, психологии приверженность, неравнодушие к служению своим, российским, людям полнокровно по-российски, отправляясь от российских душевных особенностей.
3. Демократическая возможность публиковать свои работы в изданиях Лиги практически каждому психотерапевту.
4. Био-психо-социо-духовная парадигма в основе работы психотерапевтов Лиги.
5. Стремление Лиги помочь каждому психотерапевту свободно и смело развивать, применять, утверждать в истории психотерапии свой собственный (авторский) метод — каким бы он не был, лишь бы служил Добру, здоровью людей.

В наши дни Лига и Союз психотерапевтов и психологов жизненно необходимы по двум причинам.

Первая причина. Последние известные опросы населения, да и просто внимательная жизнь среди своего народа обнаруживают значительное повышение тревожной напряжённости многих соотечественников по причине международных и внутренних наших трудностей. Это способствует росту личностных конфликтов, вообще невротизации населения. Психотерапевтов, способных существенно смягчать нашими, родными способами эту душевную напряжённость, немного. Довольно много душевно «холодных», «схематически-символических» изначально-психологических «концептуальных» практических психологов. Равнодушных к дефензивности (в том числе, скрытой) упомянутых выше российски-русских пациентов и здоровых людей, нуждающихся в серьёзно помогающих им консультациях, в реалистически российских, жизненных, сердечных, исходящих из наших типичных характеров и положений.

Вторая причина. Психотерапевты и психологи Лиги и Союза психотерапевтов и психологов (во всяком случае, многие из них) способны к этой отечественной, личностно близкой нашим пациентам, психотерапевтической помощи, готовы с охотой обучаться её подробностям. Преподаватели Лиги, Союза (некоторые из них — преподаватели кафедры, которая с Лигой, в сущности, единое целое как государственное образование с общественным) могут научить, во всяком случае, существенным элементам российской, тёплой, дифференцированной психотерапии многих желающих стать психотерапевтами в нашем духе (несмотря на «неполное» высшее психологическое образование обучающихся), учитывая отмеченное выше душевное неспокойствие в стране.

Лига, Союз психотерапевтов и психологов способны профессионально психотерапевтически служить России в сегодняшнем её нелёгком положении.

В заключение остаётся пожелать молодым членам Лиги и Союза психотерапевтов и психологов следующее:

1. Помнить, что Психотерапия — необычная ответственная специальность. С самого рождения психофармакотерапии в середине прошлого века многие психиатры и неврологи отошли от психотерапии, в сущности, превращая нашу область в отдельную специальность. Специальность, при которой специалисту необходимо для хорошей профессиональной работы неспешно читать и проживать (хотя бы понемногу) не только психотерапевтические работы, но и психиатрию, соматологию (например, тема диагностики, лечения ипохондрий), а ещё обязательно погружаться в художественную литературу, философию, посещать музеи и т.д.
2. Найти себя в Психотерапии, найти методы, созвучные душе, найти созвучных тебе опытных, состоявшихся (в том числе, ушедших из жизни) психотерапевтов-учителей, советников.
3. Не стесняться психологам почаще советоваться с психиатрами и соматологами о своих пациентах (в том числе, с соматическими жалобами). Отечественная психотерапия особенно близка к психиатрии, и знакомство с психиатрией, консультативная помощь психиатра могут предохранить психолога-психотерапевта от многих осложнений, ошибок в работе.
4. Довольствоваться в наше время, по обстоятельствам, сравнительно скромными заработками.