Н.А. Панфилова - Моя практика в психологии, часть 2

Рубрика «Личный опыт»

Как начиналась моя практика в психологии

Панфилова Наталья Александровна — практический психолог, закончила МГПУ (Московский государственный педагогический университет), занимается частной практикой и работой в психологических центрах с 1999 года, член ОППЛ с 2001 года.

Часть 2.

И, как в кино, уже начало 2000…

Я учусь в аспирантуре и терроризирую друзей, родственников и соседей на предмет всяческих моих научных экспериментов и изысканий. Они покорно тестируются и заполняют какие-то мудреные анкеты моего собственного сочинения. У меня полная эйфория от новой профессии. Такой свободы творчества я, конечно же, не могла даже и представить.

Работа в банках была интересной лишь в самом начале 90-х, когда только вышел закон о банковской деятельности, и никто толком не понимал, как и на чем могут зарабатывать в банковской сфере. Поэтому первые коммерческие банки были похожи на коммерческие ларьки, только торговали они не всякой всячиной, а наличными деньгами. Это было весело и интересно. Но — недолго. А потом началось: дресс-код, штрафы за опоздания на одну минуту, черная зарплата с перебоями, страх прихода новой команды и увольнения старой. А самое главное — полная зависимость от принятия решений наверху. Можно было что-то считать в ночи, рисовать графики и диаграммы по особому спецзаданию, а потом утром узнать, что наверху принято решение с этим клиентом не работать. Да и сама работа превращала твою жизнь в один бесконечный день сурка, где ты иногда по часам знаешь, что тебе надо делать. Для особых почитателей все планировать специально напишу, что с годами такое планирование невероятно выхолащивает и отупляет. Наступает такой момент, когда ты теряешь вкус к жизни и понимаешь, что еще одна шуба или машина тебя точно надолго не обрадуют. А для всего остального нужно время и силы, которых у тебя осталось уже как у загнанной лошади.

С переходом в психологическую практику моя жизнь сильно поменялась. Можно было выбирать свой особый ритм жизни: иногда что-то писать в ночи, не каждый день вставать с петухами и, самое главное, работать не в корзину. У меня просто захватывало дух, когда я понимала, что кому-то точно интересны мои наработки, мой опыт и мои знания. И интерес этот не утилитарный, для того, чтобы меня приспособить как винтик в какой-то сложной схеме честного отъема денег у населения.

Я вдруг отчетливо поняла, почему люди во всем мире испокон веков занимаются миссионерской или благотворительной деятельностью. Это невероятно благодарный труд во всех смыслах этого слова. В таком труде заложена духовность, в которой нуждается каждый из нас.

Но не все оказалось столь красиво и безоблачно для меня в этой профессии. Надо было признать, что денег на прежнем уровне как-то не зарабатывалось. Да, меня любили студенты моих двух курсов, меня хвалил мой научный руководитель, я даже ухитрилась попасть со своей идеей на целых полгода на радио. Но денег это по-прежнему не приносило. Точнее, конечно же, приносило, но существенно меньше, чем в банках.

И самое главное, частные психологи вокруг страшно гордились, если начинали зарабатывать где-то четверть от моей бывшей банковской зарплаты. Отсутствие явных ориентиров успешности меня лично как-то пугало. Я понимала, что где-то ходят эти успешные психологи, но лично познакомиться с ними не представлялось возможным.

И еще я понимала, что не все наши отечественные небожители от психологии готовы тебя учить, даже за деньги.

Это на первый взгляд казалось парадоксальным, но наши в большинстве своем дули щеки, однако, мало чем хотели делиться или ничего толком не умели и просто хотели заработать. А редкие иностранцы, которых приглашали на небольшие курсы, были открыты и доброжелательны и явно много и успешно работали. Например, именно благодаря Сержу Гингеру я увидела другую гештальт-терапию, не такую жесткую и надменно фрустрирующую, а очень теплую и принимающую. И психоанализ даже в переводе звучал подчас понятнее, чем на конференциях у наших отечественных психоаналитиков.

Деление на школы тогда только намечалось. Аналитики и гештальтисты как-то свысока посматривали на всех остальных, и нежелание работать только в их подходе рассматривалось ими как явный непрофессионализм. И многим хотелось выделиться в отдельную школу, чтобы тоже иметь возможность так свысока посмотреть на всех оставшихся непримкнувших. Но для этого надо было где-то добыть этих самых эксклюзивных знаний и оказаться на шаг быстрее остальных. В общем-то, те же законы, что и в любом бизнесе.

Я никак не могла себя уговорить примкнуть в какой-то школе. Мне все-таки хотелось научиться работать с конкретным клиентом, а не в каком-то одном подходе. И еще я упорно ловила себя на том, что никак не могу абсолютно все принимать на веру. Особенно в формулировке: «Только так и не как иначе. Или только так правильно, а по другому — непрофессионально». Я и тогда и сейчас согласна с тем, что общие правила должны быть. Но, когда таких правил слишком много или когда они начинают жестко регламентировать твою работу, то ты невольно превращаешься в ремесленника, который готов за каждым аффективным поступком разглядеть шизофрению. Или даже хуже того, изнурительные натаскивания психолога на определенные стереотипы ведения консультации внедряют в его мозг почти гестаповское спокойствие на естественное сопротивление клиента дискомфорту или даже боли, которую может причинять процесс работы. Я и сейчас пребываю в практически девственной уверенности, что не надо намеренно долго и упорно «долбать» клиента разными коварными вопросами, от которых ему (клиенту) явно нехорошо. И вообще, не надо вести консультацию так, чтобы клиенту точно поплохело.

Нехорошо клиенту действительно может быть — и во время консультации, и после нее. Это иногда неизбежно. Но гордиться тут нечем. Неизвестно, поможет это человеку или нет что-либо осознать и изменить свою жизнь к лучшему. А на данный момент ему уже нехорошо. И такую ситуацию создал не какой-то противный неправильный персонаж, а именно психолог. Причем, на ровном месте и за деньги клиента.

В этом смысле, мне были более понятны медики от психологии. Точнее, психотерапевты и психиатры. К слову сказать, в тот давний период активно обсуждалась темы о разнице психотерапевтов и психологов и о том, могут ли называть себя психотерапевтами лица, не имеющие медицинского образования. Мне кажется, что этот спор полностью не утих и до сих пор.

Итак, медики, при всем их цинизме, в разговорах о клиентах на деле как-то бережнее к ним относились. Видимо, все-таки клятва Гиппократа, данная еще фактически в советские времена, не была пустым звуком. Медики мне определенно нравились больше, чем психологи. И даже как-то больше верилось, что именно среди них и есть эти самые успешные частные специалисты-небожители, у которых можно долго и упорно учиться.

Медики были тоже вполне благосклонны ко мне, уважая, видимо, мое вполне фундаментальное математическое и юридическое образование. Некоторые из них позволяли мне чему-то поучиться прямо на ходу, обсуждая клиентские истории в перерывах на мастер-классах.

Я и сейчас с благодарностью вспоминаю это время. Нет ничего более полезного, чем услышать мнение разных специалистов с хорошим багажом знаний и опыта.

И великолепным подарком от медиков для моего профессионального становления я считаю совместный поход на Международный конгресс по психотерапии в Москве в 2001 году. Это стало, пожалуй, самым важным событием в моем профессиональном сознании и понимании себя в этой профессии. Но об этом я расскажу в другой раз.

C первой частью повествования вы можете ознакомиться в выпуске Профессиональной психотерапевтической газеты за март 2016 г.